Без семьи - [94]

Камера, куда меня заперли, нисколько не походила на ту деревенскую тюрьму, где я сидел в первый раз. Это была уже настоящая тюрьма. Единственное окно было загорожено толстыми железными прутьями; о побеге нечего было и думать. В камере имелась только скамья для сиденья и койка для спанья.

Я упал на эту скамью и долгое время сидел в полном унынии. Как ужасно было мое настоящее и как пугало меня будущее!

«Мужайся, мы тебя не оставим!» — сказал Маттиа. Но что может сделать Маттиа? И даже Боб, если он захочет ему помочь?

Я подошел к окну и раскрыл его, желая попробовать железные прутья, находившиеся снаружи; они были вделаны в камень. Стены камеры были около метра толщиной, пол выложен каменными плитами, а дверь покрыта железом. Окно выходило на узкий и длинный двор, упиравшийся в высокую стену, не менее четырех метров высотой. Из такой тюрьмы нельзя убежать даже с помощью самых преданных друзей.

Пережитые волнения не позволили мне заснуть всю ночь, несмотря на то, что я сильно устал накануне. Я не мог прикоснуться к еде, которую мне принесли, зато накинулся на воду. Каждые четверть часа прикладывался я к кружке и пил из нее большими глотками, но никак не мог утолить жгучую жажду и уменьшить горечь во рту.

Когда ко мне в камеру вошел тюремщик, я очень обрадовался. Меня тревожил вопрос, скоро ли меня поведут на допрос — вернее, скоро ли я смогу оправдаться.

С этим вопросом я и обратился к тюремщику, который показался мне не злым человеком. Он очень охотно ответил мне, что суд назначен на завтра. В свою очередь, он также начал меня расспрашивать.

— Как забрались вы в церковь? — спросил он. Я запротестовал против этого обвинения и заявил ему, что даже не входил в церковь. Он недоверчиво посмотрел на меня и, пожав плечами, сказал с возмущением:

— До чего испорчены мальчишки в Лондоне?

И вышел.

Его слова жестоко поразили меня. Если даже тюремщик не поверил мне, то поверит ли мне судья? К счастью у меня есть свидетели, они будут показывать в мою пользу, и судья обязан их выслушать. Но для этого они должны явиться в суд, а явятся ли они, неизвестно.

Ах, как я был глуп, когда не верил предчувствиям и опасениям Маттиа!

На следующее утро тюремщик вошел в мою камеру и принес мне кувшин с водой и таз. Он предложил мне умыться, сказав, что скоро я должен предстать перед судом, и прибавил, что приличный вид часто бывает лучшим средством защиты.

Тщательно умывшись, я хотел сесть на скамью, но усидеть на одном месте не мог и начал кружить по камере, как зверь в клетке.

Я стал обдумывать, как мне защитить себя и как отвечать судье. Но я был в таком смятении, что не мог заставить себя думать о предстоящем; в моем усталом мозгу проносились всевозможные нелепые мысли. Тюремщик вернулся и приказал мне следовать за ним. Пройдя несколько коридоров, мы очутились перед маленькой дверью, которую он открыл.

Теплый воздух пахнул мне в лицо, я услышал неясный гул.

Перешагнув через порог, я очутился в зале суда. Это была большая, высокая комната с широкими окнами, разделенная на две половины: одна предназначалась для судей, другая для публики.

Судья сидел на высоком возвышении. Ниже перед ним сидело еще трое судейских: это были секретарь суда, сборщик штрафов и прокурор. Прямо передо мной находился человек в мантии и парике, как выяснилось позднее — мой адвокат.

На другом возвышении я увидел Боба, обоих его товарищей, хозяина «Харчевни большого дуба» и других незнакомых мне людей. Напротив них сидел арестовавший меня полицейский и рядом с ним еще несколько человек. Я понял, что все это были свидетели. В толпе я увидел Маттиа. Наши глаза встретились, и я сразу почувствовал прилив мужества. Друзья обо мне позаботились, меня будут защищать. Я не должен унывать: я должен, в свою очередь, защищаться.

Прокурор начал речь; в немногих словах, так как, по-видимому, очень торопился, он изложил суть дела: «Совершена кража в церкви святого Георгия. Воры — мужчина и мальчик — проникли в церковь через окно с помощью приставной лестницы. С ними была собака, которую они привели для того, чтобы она могла предупредить в случае опасности. Запоздавший прохожий — было уже четверть второго — увидел в церкви свет, он прислушался и услыхал какой-то шум. Прохожий тотчас же разбудил церковного сторожа, и они вместе с другими людьми пошли к церкви. Пока открывали дверь, воры убежали через окошко, оставив собаку, которая сама не могла выбраться по лестнице. Полицейский Джерри нельзя не похвалить его за сообразительность и усердие — привел собаку на скаковое поле, и там она узнала своего хозяина находящегося сейчас на скамье подсудимых. На след второго вора уже напали».

Высказав далее свои соображения о моей виновности, прокурор замолчал, и какой-то резкий голос закричал: «Тише!»

Тогда судья, даже не повернувшись ко мне, словно он говорил с самим собой, спросил мою фамилию, возраст и профессию.

Я отвечал по-английски, что мое имя Фрэнсис Дрискол и что я живу в Лондоне со своими родителями в Бэснал Грине, Двор Красного Льва. Потом я попросил позволения говорить по-французски, объяснив судье, что я вырос во Франции и в Англии нахожусь всего несколько месяцев.