Без пяти минут взрослые - [27]

— ?? How do you do, мисс ББ? — без особых церемоний Том подхватил на перемене Байбу под руку. — Разрешите пригласить вас на ужин. Общество будет экстра-класс, с иностранцами.

— Благодарю, но не воспользуюсь.

— Почему? Позвольте полюбопытствовать.

— Я занята.

— Чем, если не секрет?

— Соревнованиями по боксу.

— Ты что, чокнутая? Из-за каких-то глупых соревнований пожертвуешь такой вечеринкой.

— Ничего, переживу. Даумант, постой, мне надо тебе что-то сказать.

Байба повернулась к Тому спиной.

— Всё ясно, — зло прокричал вслед Том. — Боишься семейного скандала.

— Ты что-то сказал? — обернулся Даумант.

— Катись ты со своей зазнобой, — проворчал Том. — Девчонки в нашем училище, слава богу, не дефицит. Эй, Дезия, иди-ка сюда. Чего засыпаешь на ходу?

— Как ты разговариваешь с дамой? — обиделась Дезия.

— Нашлась дама. Сорганизуй-ка пару девчонок пошикарнее ко мне в девятнадцать ноль-ноль. Общество будет отменное, иностранцы. Только не тащи эту толстую корову Свету. Тогда уж лучше Даце.

— Даце не пойдёт. Она на таких, как ты, с пятого этажа плюет.

— На каких таких? — удивился Том.

— На таких, которые импорт и денежки любят больше всего на свете.

— Подумаешь, идеалистка. Да ну её.

Дезия знала, что говорит. А Том хоть и сделал равнодушный вид, но эти слова его задели. Даце в училище любили за честность, общительный характер, за желание помочь всем. И Тому было не безразлично, что Даце о нём думает.

«А разве это плохо — желание иметь деньги?» — думал Том, шагая по узкой зелёной улочке в Межапарке.

Через два года он закончит училище. Дядя, у которого в Лондоне большая швейная мастерская, обещал прислать вызов. За полгода жизни в Англии он пополнит знания, мир посмотрит. У отца больное сердце, собирается на пенсию. Том заменит его. Это уже почти ясно. И что тут плохого?

Калитка заперта. Значит, укатили. На кухонном столе записка от матери: «Еда в холодильнике. Вернёмся в воскресенье к вечеру. Будь умницей. Не забудь запереть дверь». Том улыбнулся. Всё ещё считает маленьким. А он чуть папашей не стал. Хорошо, удалось уломать девчонку, и старики не узнали, а то бы… подумать страшно.

Том огляделся. Всюду чистота и порядок. В этом заслуга матери и тёти Лины. В просторной гостиной камин, медвежья шкура на полу. Дорогие ковры, настоящие турецкие, сразу после войны их можно было купить по сходной цене. Выставленный в серванте хрусталь отбрасывал солнечные блики на большой портрет деда. Старик в жилете, с сантиметром через плечо, смотрел сквозь очки на внука и как будто иронически усмехался. В полном несоответствии с роскошным убранством комнаты под портретом стояла старая швейная машина фирмы «Зингер» и на ней тяжелый чугунный, нагреваемый углями утюг.

— Каждый по-своему с ума сходит. Кто ставит в угол икону, а ты портрет отца, — заметила однажды с иронией мать. — Людей стыдно, смеются над нами.

У отца тогда даже губы побелели.

— Всё, что нам принадлежит: этот дом, картины, мебель, — заработаны благодаря этой машине, — медленно, выделяя каждое слово ударом ладони по столу, ответил он. — Тем, кто не уважает хозяина и его семью, у нас нечего делать.

Мальчиком Том любил слушать рассказы деда об ученической его поре. Вместе с отцом они бродили по хуторам и шили брюки и пиджаки из домотканого сукна. Толстая ткань была прочна, как кожа. Проходило несколько лет, прежде чем круг повторялся.

Любимой пьесой деда была «Дни портных в Силмачах».

— Ну, точно, как в жизни, — объяснял он. — Были такие Дударь и Рудис, Абрам и Йоске.

Приехав в Ригу, Карлис Суна мало-помалу разжился. Оба сына — старший Янис, отец Тома, и младший Петерис — пошли по стопам отца. Янис Суна гордился своей профессией. Каждый костюм, сшитый им, был произведением искусства. Люди — далеко не Аполлоны: у одного спина сутулая, у другого живот выпирает. Янис Суна знал, где положить накладки, где подтянуть ткань, а где, наоборот, выпустить. Глядишь — совсем другой человек.

Уже который год нуждающиеся во фраках записывались в очередь к мастеру Суне. Слава его перешла границы республики.

Получив очередное приглашение от своего клиента на концерт, мастер с интересом разглядывал публику.

«Вон тот фрак я шил. Никто не скажет, что у певца одно плечо выше другого».

«Ну и фрак у пианиста! — рукава в морщинах. Плохой мастер. Стыдно за такую работу».

Все очень удивились, когда пожилой мастер женился на молоденькой выпускнице филологического факультета Еве Гриве.

— Какая там может быть любовь?! — сплетничали соседки. — Она ему в дочки годится. Говорят, не захотела ехать по распределению в далёкую сельскую школу английский преподавать, вот и выскочила замуж.

На что мастер отвечал:

— Я могу позволить себе иметь жену с высшим образованием. Пусть хозяйничает дома, играет на пианино и учит наших детей английскому языку.

У Евы всего было вдоволь: и модных платьев, и роскошных шуб, и дорогих украшений. Мастер в своё время любил посидеть с женой в шикарном ресторане, сходить на концерт, куда мог попасть не каждый. Ему нравилось, что мужчины явно или исподтишка восхищались Евой. За домом, а позднее и за детьми, присматривала славная тётя Лина, двоюродная сестра отца. Первой на свет появилась дочь Иветта, через несколько лет за ней последовал Том. Больше детей в семье Суны не было запланировано.