Без права на жизнь - [33]

— Конечно, конечно, ухожу.

Когда закрылась дверь за Стрельцовым, Ткачёв покачал головой.

— Как можно было так вляпаться, Миша? Откуда взялся этот грузин?

— Обстоятельства, больше ничего.

— Ты ему рассказал правду?

— А что мне, по-вашему, оставалось делать? Строить из себя дурачка, ваньку валять? Он не сразу поверил, но когда увидел настоящих немцев, своё мнение поменял.

Я усмехнулся и тяжело вздохнул.

— Что дальше делать? И как быть с «Михо»?

— Не знаю, не знаю, мы впервые столкнулись с такой проблемой. И такое решение я не могу принять один. В одном я уверен, и ты согласишься со мной, что о ходе нашей операции не стоит говорить вслух. Может стоять прослушка.

— Мне трудно играть втёмную, и помощник не помешает.

— Миша, «Михо» преступник, за которым ни одно ограбление. Матёрый, своенравный. Я уже успел изучить его личное дело. Не подарок, честно скажу. С малолетки по тюрьмам и лагерям. Биография под стать характеру и волчьей натуре.

Ткачёв задумался и, усевшись прямо на стол, почесал затылок.

— Я не могу дать разрешение на то, чтобы его использовать в деле. И правильно было бы вернуть его обратно. Грузин все карты спутает. Заставить его молчать, мы не сможем. И тогда наш проект окажется под угрозой. Как кстати, и твоя свобода.

— Не понял?

— Что тут понимать, Михаил. В случае, если информация всплывёт на поверхность, моё ведомство займет позицию «моя хата с краю, ничего не знаю». Руководство никогда не признает тот факт, что мы проводили перемещения во времени. Улавливаешь суть?

— Как не уловить.

Мне на какое-то мгновение стало не по себе. И я уже ясно представил, что в случае провала, придётся тянуть срок до конца. И когда я выйду на свободу, мой ребёнок будет ходить в детский садик. Влип, по самое не могу. И из этого дерьма не выбраться.

— И я окажусь в роли ненужного свидетеля?

— Миша, не стоит так драматизировать. Я рассказал про самый неудачный исход операции. Чтобы ты знал реалии, и понимал насколько важно не облажаться.

— Успокоили, не то слово. Какая операция? Знаете, может мне проще отказаться от всей этой затеи! В конце концов, мне что, больше всех нужно? У меня жена в положении, вот-вот должна родить, и я уже не один. Отсижу свой срок, если получится, заработаю условно-досрочное и с чистой совестью на свободу.

— Причина? На всё должна быть своя причина, — ответил Ткачёв.

— Причина? Например, то, что имея все возможности и зная, как я угодил за решётку, Ваше ведомство палец о палец не ударило, чтобы помочь, вытащить из этого болота.

— Мы не администрация Президента, прости.

— Как же, не администрация. Когда вам что-то нужно, вы проворачиваете любые дела. Или Вы думаете, что я не знаю.

— Ты готов отказаться?

Голос Ткачёва слегка дрогнул, он почувствовал, что настроен я решительно и не думаю идти у него на поводу.

— Обещаю, как всё закончится, мы сразу тебя освободим.

— Ваши обещания, по большому счёту, фикция. Если случится провал, вы меня и не подумаете вернуть. Бросите без зазрения совести.

— Михаил, в любом деле есть риск, и ты как солдат должен это понимать.

— Солдаты не бросают своих умирать на поле боя. Но вот ваша контора готова на любую подлость, лишь бы выйти сухой из воды.

— Значит отказываешься? Что ж, тогда будем прощаться. Забудь обо всём, что было и не вспоминай.

И тут я вспомнил про «Михо», и под ложечкой засосало. Он меня ждёт, надеется и верит. Из-за меня он оказался на краю гибели, и бросать человека было не в моих правилах.

— Что будет с грузином? Вы его там оставите? Или вернёте обратно?

Ткачёв поднял указательный палец вверх, и сказал:

— Как решит руководство, так и будет. Но не думаю, что захотят оставить в сорок третьем году.

— Ладно, чёрт с вами, я согласен.

Это решение далось мне с трудом, только бросать человека, неподготовленного, в логово врага, было не по-мужски и не по-человечески.

— Другой разговор!

Ткачёв хлопнул меня по спине и открыл свой портфель. Долго в нём копошился, пока не вытащил несколько листков бумаги.

— Что это?

— Документы о неразглашении, тебе придётся их подписать.

— Не доверяете? Раньше такого не было.

— У нас сменилось руководство. Сам понимаешь, новая метла, метёт по-новому.

Пробежавшись глазами по тексту, я взял ручку и подписал. Довольный Ткачёв спрятал бумаги и, взяв стул, сел напротив меня. При этом смотрел в глаза, внимательно наблюдая за моей реакцией.

— Итак, Миша, расскажи мне про «Михо».

— Так Вы и сами всё про него знаете. У меня было мало времени на задушевные беседы. Обстановка не позволяла. После перемещения его завалило, и пока он хромает.

— Как он себя ведёт?

— Обычно, если можно так выразиться. Как бы Вы себя чувствовали, окажись Вы в прошлом, под пулями, среди вражеских танков?

— Я понимаю…

— Да ни хрена Вы не понимаете. Это сейчас легко об этом говорить, в мирное время.

— Какие у него планы?

— Планы?

Я задумался и вспомнил, что «Михо» говорил о том, чтобы остаться. Ткачёву мой ответ не понравился.

— Он реально сможет тебе помочь или нет? Подумай.

— Больше да, чем нет.

— Сегодня ты вернёшься обратно, и моё мнение — грузина нужно вернуть.

— Это легче сказать, чем сделать.

— Тогда придётся тебе его ликвидировать.