Без права на помилование - [74]

— Иван Иванович ревнует? — улыбнулась она. — Дементий свет Харитоныч, из Яковенков.

Иван Иванович записал: «Яковенко Дементий Харитонович».

Дело было сделано и не без приятного трепета в душе: Путешествие в собственную молодость. Оставалось — пустяк, чистая формальность: показать Дарье Семеновне фотопортреты «троицы».

Но, поняв, что гость собрался восвояси, Помазанова-Дронина запротестовала:

— Иван Иванович, и не думай, и не отговаривайся, трезвого не отпущу! Скажешь, что у тебя язва, кислотность, ждешь инфаркт, вечером докладываешь министру, — все равно не отпущу! Сейчас пойдем ко мне. Глянешь мое житье-бытье.

Конечно, познакомиться с условиями жизни Дрониной было не лишне (для дела). Но если откровенно: Ивану Ивановичу почему-то не хотелось расставаться с веселой, озорной женщиной.

— Влюблюсь! — пригрозил он.

— Напрасная трата времени, — бойко отказала Дарья Семеновна. — Тогда бы, после Кости... Участковый милиционерик был еще не женат. Нравился вдове. Душою ты, как мой Костя, эту доброту и щедрость я в тебе сразу углядела. Только младший лейтенант по девичьей части был не догадлив: невдомек ему, чего баба колобродит. А теперь у меня — Хрыч, перспективный для жизни. Пенсионер, но в корню крепок, лет пятнадцать еще прокукарекает. На детей нынче надежда слабая. В няньки еще наймут, а подрос наследник: «Бабка, гуляй на все четыре».

«Нет, все-таки какой она молодец!» Дронина все больше и больше нравилась Ивану Ивановичу.

— Где наша не пропадала! — согласился он. — Пойдем, Дарья Семеновна, гульнем, тряхнем молодостью! — Он пригласил в компанию участкового. Старшего лейтенанта долго уговаривать не пришлось: по всему — поесть он был мастак.

Дронина жила в превосходном, можно сказать, новом доме. Муж-шахтер постарался. Дворик, правда, небольшой, но ухоженный. Сад на пяток деревьев, винограда — с десяток корней: тугие, налитые соком кисти дремотно свесились со стальных поперечин.

Иван Иванович помнил Дронину-Помазанову как великолепную хозяйку. Сейчас в ее распоряжении была не скромная квартирка без коммунальных удобств, а пятикомнатный дом общей площадью восемьдесят квадратных метров. И каждый метр нес какую-то хозяйственную или эстетическую нагрузку. В общем-то, в доме — ничего экзотического, ничего по-мещански лишнего. Все на месте, все при деле: и мебель, и пианино, и ковры, и хрусталь в серванте.

Дарья Семеновна без лишних слов водила гостя по комнатам, мол, смотри — утаю нет. Даже в спальню дверь приоткрыла. Крохотная комнатушка, двухспальная кровать, узенький проходик, шкаф, пуф. И гора подушек и подушечек.

— Любит мой Хрыч мягко поспать, сытно поесть, — пояснила она.

В тот момент у Ивана Ивановича мелькнула мыслишка: «А скряга-экономист Дементий Харитонович не промахнулся, выбирая себе невесту... Не прибрал бы, Дарья Семеновна, он тебя к рукам... Не сэкономил бы на твоей щедрости и доброте».

Впрочем, чего так предвзято относится майор милиции к человеку, которого знает лишь по рассказам своей давней знакомой? Может... тайная ревность и неосознанная зависть тому виной?

Сели за стол, начали «бражничать». Иван Иванович ждал момента, когда можно будет вернуться в разговоре к нужной ему теме. Дождался. Участковый, захмелев, вышел покурить.

— Не рассказывал, — кивнул Иван Иванович на широкую дверь, ведущую на веранду, куда подался старший лейтенант, — какая беда случилась у нас с двумя магазинами?

— Пугал, — с усмешкой ответила она. — Только мой-то дедуля не вытягивает ни на донжуана, ни на грабителя. Он, прежде чем перейти улицу, семь раз оглянется. Завтра к вечеру пожалует, вот и заходи в гости. Познакомлю. Скажешь на правах крестного «годен», выйду замуж, а нет — от ворот поворот!

«Увидеть!» В этом она, пожалуй, была права. Но завтра — День освобождения Донбасса. У Ивана Ивановича свои планы... Сколько раз ему за двадцать лет службы и милиции приходилось отказываться от своих-то...

Иван Иванович молча, извлек из кармана блокнот. Подумал. Освободил место на столе и выложил три заветных фотопортрета. Дарья Семеновна так же молча глянула на фотоснимки, взяла в руки портрет Папы Юли.

— Бородатенький, — с каким-то непонятным Ивану Ивановичу подтекстом произнесла она.

Отодвинула от себя подальше тарелку, рюмку, бутылку с недопитой водкой, разложила пасьянс из трех фотокарточек. Папа Юля оказался в середине. Но что-то в таком расположении Дронину не устраивало. Переложила на край, в центре оказался Кузьмаков. Но и это было ей не по нраву, расположила по возрасту: Папа Юля, Дорошенко, Кузьмаков. Поставила локти на край стола, подперла щеки ладошками.

Иван Иванович ждал. В сердце зародилась надежда: «Может, видела?»

— Ты не его, случаем, в Огнеупорной искал? — поправила она за уголок фотопортрет Папы Юли.

Иван Иванович подивился ее проницательности:

— Бородатых развелось, как сыроежек в посадке после теплого дождя, — уклончиво ответил он. — Мода на бороды.

— Умен, — заключила Дарья Семеновна. — У, какие гляделки!

Она собрала фотопортреты — уместила их на ладошке, как бы взвешивая. Бородатый был наверху.

— Приметный мужик. Встречу — мимо не пройду.