Без права на ошибку - [18]

Продовольственные грузы перевозились в строжайшем секрете, и знать, в каких вагонах они помещаются, могло лишь очень ограниченное число людей. Тем не менее бандиты вскрывали и грабили именно эти засекреченные вагоны. Когда охрана эшелона обеспечивалась надежно, поезда продвигались без чрезвычайных происшествий.

Эшелон Сибирь–Москва тоже следовал под секретом, ему обеспечивалась «зеленая улица», и остановки предусматривались только для смены бригад и дозаправки паровозов топливом и водой. Никто, даже обслуживающий персонал, не знал состава грузов, кроме числа вагонов, не знал и маршрута.

Бригада сменилась на станции Агрыз и повела поезд на Москву, но поезд не дошел даже до Урома. Грабители, как видно по всему, не стремились завладеть ценном грузом, а хотели просто уничтожить его. Им важнее всего было лишить голодающий пролетариат столицы спасительной поддержки сибирского крестьянства. Чувствовалось, что кто-то ловко направлял действия грабителей. В этом у Горбунова не оставалось никаких сомнений. Враг, опасный и коварный враг, замаскировался где-то рядом. Но обезвредить его очень непросто, в открытую его не возьмешь, нужно отыскивать связи, может, внедриться в его логово, брать изнутри. Преступление было организовано умело.

Вот к таким выводам пришел Горбунов на станции Агрыз.

Вернувшись в ЧК, Александр Иванович срочно вызвал начальника оперативного отдела Ф. С. Бутина:

— Что поступило от первого, Федор Сергеевич?

— Судя по последнему донесению, дела у него неплохи, в доверие вошел прочно, ждет встречи с руководителем контрреволюционного подполья. Цепь связей уже установлена. Дело, по-моему, идет к концу…

— А точнее? Сколько времени ждать этого конца? — недовольно спросил Горбунов. — Ответьте мне — когда все же? Когда мы утихомирим эту контру, когда эшелоны с продовольствием будут продвигаться на запад без задержек, без ЧП?

Начальник отдела молчал, виновато подрагивали белесые ресницы, но взгляда от глаз Горбунова он не отвел. Бутин знал, что председатель мог внезапно разгорячиться и так же быстро остыть. Если подчиненный чистосердечно признавал ошибку, то Горбунов по обыкновению смягчался и говорил: «Вот то-то. Половину вины снимаю. Ошибайся, но сознавайся, исправляй ошибку — и дело поправится…»

— Что же вы молчите? Чем гарантируете, что и следующий эшелон не постигнет такая же участь? Ведь это и по вашей милости рабочие Москвы не получат хлеб из Сибири!

— Виноват, Александр Иванович, — покаялся Бутин. — Разрешите, я сам пойду на помощь первому?

— Похвально… Герой! — Горбунов развел руками, словно не находя слов. — Так, может, и мне с тобою податься? Мне тоже хочется в герои!.. Да грош цена нам с тобой, начальник оперативного отдела, если мы не сумеем, организовать людей, а все взвалим на свои плечи! Мы должны обеспечивать организацию дела, а не кустарщиной заниматься.

— Опять виноват, Александр Иванович, не то ляпнул.

Горбунов взял стул, повернул его и сел лицом к спинке, как на коня.

— Ты извини, Федор, — уже спокойнее заговорил он. — Все эти вопросы, в первую очередь, относятся ко мне самому. Феликс Эдмундович с меня ведь спрашивать за это будет. Эх, не хватает людей! Как не хватает… Мы, считай, за этот год выловили отъявленной контры в пятнадцать раз больше, чем численность личного состава нашего ЧК, а ее все по-прежнему видимо-невидимо. Один против пятнадцати… Подумать только! Надеяться на победу в открытом бою над противником, имеющим такое преимущество, вряд ли рискнул бы любой лихой генерал. Суворов, однако, рискнул и доказал, что воюют не числом, а умением. Наша тактика на самое ближайшее будущее — брать не числом, а умением. Этому мы должны с тобой учить подчиненных и учиться у них. Разве нечему поучиться у нашего первого? Вот он — настоящий герой. Представляешь, каково ему приходится и с каждым днем будет все труднее и труднее? Для этого, кроме преданности Советской власти, еще и талант нужен, талант настоящего чекиста-разведчика.

Связь с ним ни в коем случае не ослаблять и из поля зрения его не выпускать ни при каких обстоятельствах. Судя по всему, именно его действия должны пролить свет на очень крупное дело, стать началом разоблачения врагов, организовавших налет на хлебный эшелон. Ему сейчас, как никогда, нужен толковый совет и наша поддержка, Федор. А теперь иди. Работай! И еще раз — извини за горячность…

IX

Студент, немного не дойдя до Михайловского собора, невольно остановился на углу Горшечного переулка и засмотрелся на стройное величественное здание — красу и гордость Ижевска. Это немного отвлекло его, успокоило. Студент все еще верил и не верил происходящему с ним: теперь вот он — представитель Московского синода и уже вовсе не Студент, а отец Иероним. Это подтверждалось документами, оформленными по всей форме.

Несмотря на то, что на дворе стоял крепкий мороз, двери храма были распахнуты настежь. Оттуда валил пар от одежды и дыхания множества богомольцев, пахло воском и ладаном. Глухо доносилось негромкое, размеренное рокотание заутренней службы, подходившей к концу. «Храм, надо думать, до отказа набит прихожанами», — отметил про себя новоявленный Иероним, одновременно подыскивая подходящие слова для встречи и начала беседы с епископом Егорием. Слухи сходились на том, что это был человек крутого нрава, недоверчивый и привередливый.