Без права на ошибку - [15]

Разгадка последовала тут же:

— Ты, говорят, сударик, изволишь разговаривать во сне? Бывает такое?

«Значит, предчувствие меня не обманывало. Так удачно внедрился было — и на тебе… Надо же, кто-то упредил мое появление, в срочном порядке донес…» — думал Студент, усаживаясь на предложенный стул.

— В твоем положении такое недопустимо, молодой человек. Совсем недавно один из наших в чека попал. Просто так, по пьяному делу, ничем иным себя не скомпрометировал перед советскими законами. Выпустили бы — и делу конец. Так вот он в камере во сне назвал адрес явочной квартиры. И что же? А то, что чекисты сумели извлечь для себя пользу и напали на след одной из наших четверок. Каково? — Удалой замолк, наблюдая, как будет воспринят этот рассказ.

— Надеюсь, Петр Григорьевич, вы все же постараетесь понять меня, — тщательно подбирая каждое слово, заговорил Студент. — Я, как вам известно, только что совершил тщательно подготовленную акцию. Так? Нервы у меня вообще-то крепкие, но, вероятно, всему есть предел. Постепенно я прихожу в себя. И прошу принять к сведению, что я об этом вам говорю, не настаивая на использовании меня в той роли, о которой говорили вчера. Пожалуй, я более склонен отказаться.

Но Удалой словно бы не услышал признания и заговорил снова о ночном происшествии.

— В твоем объяснении, допускаю, есть что-то истинное. Но тем не менее во время свершения акции, надеюсь, ты ведь не вопил: «Стой, гад! Стрелять буду!»? Согласись, что это уж из другой жизни, из других обстоятельств. Мы, анархисты, стреляем без предупреждения. Не так ли? Что же тебе снилось в эту ночь? Интересуюсь, ибо уверен, что интимной стороны это не затрагивает.

— Да ничего не снилось… кроме этого Петухова… — Студент, словно недоумевая, пожал плечами.

Конечно, снилось ему совершенно другое: будто Курчавый гонится с ножом за Гирышем, загоняя мальчишку в угол… Но теперь Студент начал спокойнее взвешивать создавшееся положение, чтобы найти из него выход. В конце концов он имеет такие же полномочия, такой же клочок сторублевки-керенки, что и этот бухгалтер.

— А в чем, собственно, дело, Петр Григорьевич? — Студент решил идти напролом. — Если вы не доверяете, скажите об этом прямо. Отправляя сюда к вам в помощь, там, в центре, меня не считали барышней-психопаткой или зеленым юнцом. Вам должно быть известно, что «союз» финансирует лично меня неограниченно не ради праздного интереса, а для достижения высокой цели. Кстати, если уж на то пошло, и на изготовление мандата, о котором вы соизволили побеспокоиться напрасно, у меня у самого имеются и средства и полномочия.

Удалой несколько удивленно, но и заинтересованно прислушивался к тому, что говорил Студент.

— Я выделю вам тысячу рублей, — продолжал тот, заметив изменившееся настроение бухгалтера, — потому как изготовили вы его быстро да и секретность требует особой доплаты тем же наборщикам. Я ведь в самом деле не новичок и понимаю ваши вынужденные издержки. Какова работа, такова и плата.

Взгляд Удалого смягчился.

— Ловлю тебя на слове в таком случае. Деньги мне не помешают, молодой человек.

Он протянул Студенту пахнущую свежей краской бумагу.

— Держи свой новый «мандат». И забудем мелкую неприятность, мы должны оставаться в добрых отношениях.

Студент извлек из подклада шинели пачку банковских билетов и в обмен на документ подал их Удалому, который, не скрывая радости, пересчитал купюры и тотчас же спрятал в сейф. После этого заговорил с собеседником доверительно, как с равным.

— Вот что мы недавно отпечатали в нашей типографии, послушайте. — Удалой поднял со стола газету и стал читать: «К сведению всех честных людей. Обширные степи в южной России постигнуты вследствие небывалой засухи полнейшим неурожаем… Русский народ измучен войной и революцией, и его физическая выносливость ослаблена. Страну Льва Толстого, Достоевского, Менделеева, Глинки и прочая ждут грозные дни… Я прошу всех европейцев и американцев помочь русскому народу со всей возможной быстротой. Дайте ему хлеб и медикаменты!»

Удалой закончил читать и спросил:

— Ну-с, каково?

— Это похоже на обращение.

— Верно, Пешков, то бишь Максим Горький, такую телеграмму направил в Берлин и адресовал ее писателю Гауптману, чтобы через него выпросить помощь голодающим. Как вы догадываетесь, это уж не от хорошей жизни. Разве не так? И ревком ввел военное положение тоже не ради увеселения. Какое уж веселье, когда люди мрут с голоду, как мухи. Так вот, мы ни на минуту не должны забывать законы военного времени, ибо наша работа в этих условиях осложняется тысячекратно. В случае провала каждому из нас не миновать высшей меры. У большевиков, надо полагать, пули для нас уже наготове. Но, несмотря ни на что, мы должны использовать и голод, и разруху для достижения главной, святой цели — для свержения Советов. В тех местах, где живут более или менее в достатке, мы должны создавать перебои, трудности, организовывать голод и нехватки самого необходимого для нормальной жизни. Для чего? Для возбуждения недовольства в простонародье новой властью. Ты согласен со мной?

Студент кивнул.

— Теперь конкретно о предстоящей миссии. Выданный тебе документ предоставляет широкое поле деятельности и большие возможности. Предстоит учесть все церковные ценности. Здесь и золото, и серебро, и драгоценные камни, и художественные редкости — все учесть. Но это еще полдела. Главное — научить церковнослужителей, чтобы они эти ценности сумели утаить от большевиков и припрятать так, чтобы мы могли ими воспользоваться, если возникнет необходимость. Чтобы, кроме нас, эти ценности никому не могли достаться — вот что главное. Понятно?