Без помощи вашей - [6]

Хармон назвал сумму. Она была много выше той, что получает старина Доксет, и чуть побольше той, которую имеет Снайп. Однако, вдвое меньше денег, что платят наемному мечу в походе, и, может статься, даже меньше жалованья смолденского городского стражника. Очень даже может статься.

Джоакин скривился, как от кислого вина.

– Ну, приятель, мы же не на войне, – примирительным тоном сказал Хармон. – Ты будешь спать в фургоне или в гостиницах, есть будешь вдосыта, а Луиза, к слову сказать, недурно стряпает. Жизнь твоя не окажется в опасности, в шкуре не появится новых дырок, кроме тех, которые предусмотрели боги. А наибольшие подвиги, что от тебя ожидаются, – поколотить нахального бродягу или отсечь пару пальцев карманнику.

– Но ты – торговец…

«Ах, вот оно что! Для тебя, стало быть, слишком мало чести – служить мне. На это намекаешь?»

– А ты – наемник, – ровно произнес Хармон, исподлобья глядя в глаза Джоакину. – Притом, нищий наемник.

Джоакин вскинулся.

– Я не наемник!..

– Ну, а кто? – так же ровно отрезал Хармон. – Ты не рыцарь, не оруженосец, не ополченец, у тебя нет сеньора, и ты продаешь свой меч за деньги. Продаешь даже скоморохам. Как же тебя назвать, приятель?

Джоакин смешался и отвел взгляд. Хармон встал.

– Значит, вот как сделаем. Я пойду спать. Завтра с утра мы трогаемся в путь. Хочешь служить мне – приходи. Не хочешь – уедем без тебя. Да, и вот что. До утра научись говорить мне: «вы». А слово «хозяин» мне нравится еще больше.

Хармон Паула Роджер не сомневался, что молодой воин придет утром к постоялому двору. И он пришел, а верней, приехал. Под ним была поджарая гнедая кобыла.

Стрела

22 марта 1774 от Сошествия

Первая Зима, герцогство Ориджин

Карета скрипнула рессорами, сойдя с верхней точки перевала, – словно вздохнула с облегчением. Эрвин очнулся от дремоты и глянул в окно. Дорога плавно уходила вниз, змеясь по склону, и справа возносились к облакам хмурые утесы, а слева… Долина на миг ослепила Эрвина. Она была изумрудным пятном, манящей оттепелью среди скал, весенним цветком, пробившимся сквозь снег. Домики крестьян под соломенными крышами – аккуратные, крохотные при взгляде с птичьего полета – казались золотистыми кусочками свежего хлеба. Между ними то там, то тут рассыпана сахарная пудра. Невозможно рассмотреть крупицы с расстояния в добрый десяток миль, но Эрвин знал, что это – отары овец. А у восточного края долины лежал подлинный алмаз – голубое озеро. Город прирастал к нему, втискивался в уютный просвет меж водой и скалами, а герцогский замок врезался в озеро, черным клыком засел в его синеве. Если по правде, то нужно признать: родная долина весьма красива. Блистательна той особой красотою, какой бывают наделены лишь женщины и песни, крайне редко – строения и места.

– Ничто прекрасное не должно пахнуть нищетой, – сказал Эрвин и подмигнул городу, лежащему внизу. – Можешь не поверить, но терпеть осталось недолго. Я принес тебе спасение.

Карета начала спуск, набирая ход.

Чертовски странно – возвращаться домой с чувством предвкушения. Эрвин хорошо знал, чем встретит его родная земля. Древний город, полный солдат и нищих; фамильный замок, напряженный и хмурый, как воин на часах; отцовские вассалы с каменными масками вместо лиц; сам отец, обладающий дивной способностью вложить угрозу в любое слово или движение, даже в молчание. И сестра – редкий проблеск света. Через неделю Иона выйдет замуж. Ее супругом станет граф Виттор Шейланд – правитель судоходной реки Торрей и узкой полоски прибрежной земли. Отец Виттора был банкиром, дед – купцом. Ни славой, ни могуществом, ни древностью рода он – не чета Ионе. До такой степени не ровня, что свадебные торжества будут выглядеть дурной комедией. И, несмотря на все это, Эрвин чувствовал предвкушение.

Я сделаю кое-что. Я принесу перемену. Таков будет мой свадебный подарок, дорогая Иона! Десять поколений великих предков – славных военачальников и доблестных рыцарей – не смогли побороть единственного противника: бедность. А я смогу! Забавно, правда? Я – не рыцарь, не полководец, я – белая ворона. Однако тем, кто вернет славу Первой Зиме, буду именно я. Ты оценишь иронию, любимая сестричка.

Окончив спуск, карета прошла несколько миль петляющей пыльной дорогой и вкатилась в город. Он почти не изменился: те же аккуратные узкие дома в три окна, сжатые в плотную линию; остроконечные башни храмов и хмурые приземистые казармы; торговые ряды, крытые красной черепицей; арочный акведук, протянувшийся с гор, и очереди у водяных труб; гранитные всадники на площади Славы и чумной монумент на площади Милосердия… Эрвин придирчиво разглядывал улицы Первой Зимы, высматривая признаки бедности – и, к своему удовольствию, находил их в достатке. Поврежденные мостовые, истерзанные щелями; обвалившаяся штукатурка на фасадах; толпы попрошаек на папертях, унылая тишина у торговых рядов. Прекрасно!

А вот и собор Светлой Агаты – величавая громада, увенчанная сотней шпилей и охраняемая полчищами химер. Их – этих каменных чудовищ всевозможных размеров и мастей – здесь имеется триста тридцать шесть (если считать и двух презабавнейших крылатых поросят, притаившихся под водостоками южной башни). Но странно: западный придел собора стоял в лесах, а вдоль его фундамента пролегала глубокая траншея, в которой возились люди с лопатами. Что происходит? Треснул фундамент, проседает стена? Храм требует срочного ремонта? То, что нужно! Милость богов – не иначе! Отец ревностно относится к собору Агаты. Он может смотреть сквозь пальцы на обнищание горожан, но для ремонта храма станет искать средства любой ценой. А значит, он будет сговорчивее!