Без переводчика - [67]

И вот мы идем улицами «Замаасья» — тихими и сравнительно мало закопченными. Здесь особый Льеж. Как некогда в Замоскворечье, за Маасом берегут традиции города.

В Николин день здесь бывает крестный ход, который, как и всюду, вобрал в себя местный фольклор. Например, у врат церкви танцоры в красных валлонских костюмах исполняют старинный танец «тюрюферс».

На площади, в четырехугольнике трехэтажных домиков, стоит своеобразный монумент: бронзовая женщина держит в поднятой руке марионетку — комичного, носатого дядьку…

— Чанчес, — говорит мадам Кольпэн.

Так вот он, Чанчес, персонаж марионеточного театра! Представления теперь даются редко. Остался один старый режиссер-энтузиаст, может быть последний… Однако бронзовый Чанчес окружен почти таким же вниманием, как в Брюсселе Маннекен Пис. И Чанчес участвует в цеховых празднествах, и у Чанчеса много всяких одежд и униформ, которые хранятся в музее.

Этот район Льежа и внешне своеобразен. Мадам Кольпэн показывает мне «поталы». Это ниши, а иногда и балкончики со статуями девы Марии или какого-нибудь святого. Сейчас, перед рождеством, в «поталах» стоят свечи, а на богородице новенькое кружевное платье и чепец, все в валлонском стиле.

Мы сворачиваем в сонную улочку. Скромные, неяркие жестяные флажки вывесок, невысокая церквушка. А вот дом, сразу бросающийся в глаза, — самый большой тут и самый старый.

— Дом Гретри, — говорит мадам Кольпэн.

Мы входим к Гретри, о котором я еще ничего не знаю, но ощущение у меня такое же, как в доме Рубенса в Антверпене. Где-то здесь живой хозяин, сам Гретри. Наверное, это он смотрит на нас из рамки — молодой человек в парике, с лицом нежным и мечтательным.

Газовый огонь гудит в старинной печке, покрытой изразцами-картинками. Чья рука затопила ее?

Раздаются быстрые шаги. Я вижу доброе старческое лицо, голубые, как васильки, глаза и высокий, стерильно свежий крахмальный воротник, надетый, вероятно, к нашему приходу.

— Мсье Дюбуа, — говорит мадам Кольпэн.

— Вы находитесь в доме, — начинает Дюбуа, — где в тысяча семьсот сорок первом году родился наш знаменитый композитор… Он, верно, с детства слышал валлонские песни и пылкую музыку «тюрюферса». Она летела в эти окна: площадь ведь рядом, веселая площадь ярмарок, гуляний, марионеток и бродячих циркачей.

Валлонию можно назвать краем музыкантов. Известны имена Цезаря Франка — видного валлонского композитора прошлого века, выдающегося скрипача Изаи, именем которого названы конкурсы исполнителей, проходящие в Брюсселе.

Андре Гретри — первый крупный композитор Валлонии.

Льеж почти не видел прославленного Гретри. По совету Вольтера композитор поселился в Париже. Там он сблизился с Жан Жаком Руссо. Сердцем, умом, музыкой своей Гретри был с теми, кто штурмовал Бастилию, свергал монархию.

Под стеклом разложены произведения композитора. Их множество. Его опера «Земир и Азор» недавно шла в Бельгии по телевидению. Особенно часто исполняется симфония Гретри «Сельский праздник», написанная на народные валлонские темы.

О, он не забывал своей родины, своего родного города. Он завещал Льежу свое сердце. Но родственник композитора, человек тупой и жадный, заявил, что завещание Гретри нехристианское. Сердце человека может-де принадлежать только церкви. Этот негодяй решил нажить деньги! Он сговорился с парижским кюре и решил выставить сердце Гретри в часовне, чтобы привлечь верующих и, конечно, собрать подаяния…

Тяжба из-за сердца Гретри, беспримерная по ханжеству и лицемерию, тянулась пятнадцать лет. В конце концов адвокаты Льежа победили.

— Вы видели памятник композитору на площади перед нашим Оперным театром? В постаменте есть оконце, и там горит свет. Оно там, сердце нашего Гретри.

Осмотр дома-музея окончен. Мсье Дюбуа выключает газ в изразцовой печке. Он устал и часто поправляет крахмальный воротник. Мы горячо благодарим его и выходим на улицу. Я забрасываю мадам Кольпэн вопросами.

Да, Дюбуа хранитель музея. Он и директор, и гид, и консьерж. Когда-то он играл в оркестре театра. Уволившись по старости, он стал работать в музее. Дюбуа и сейчас еще — а ему уже восемьдесят девять — роется в библиотеках, в архивах, добивается пожертвований на покупку экспонатов. Ведь город дает гроши… Старику помогает только его жена. Им предоставлена бесплатная квартира при музее. Оба получают крошечную пенсию.

— Вот и все, — заканчивает мадам Кольпэн. — Никакого жалованья.

Уже темнеет. Мадам Кольпэн ведет меня к памятнику Гретри. Падает снег. Он ложится на верха автомашин, заполнивших узкую центральную улицу почти сплошь. Их поток становится белым, контрастно белым в сумрачном городе.

Длинный, с позументом сюртук Гретри опушен мокрым снегом. Чуть наклонив голову в буклях, композитор приподнял руку, отбивая такт. Сердце его замуровано в кладке постамента. Оттуда, через маленькое оконце, льется красноватый свет.

Я не вижу ни огней рекламы, ни лучей от автомобильных фар, я вижу только, как пылает сердце Гретри.

Мысленно я еще не простился с домом на тихой улочке за Маасом. Как хорошо, что на свете есть люди, чьи сердца всегда светят другим!

Спор о прекрасном

Спор разгорелся интересный и горячий. Аргументы были под рукой, точнее, их можно было брать со стен. Спорили мы в галерее живописи, у картин современных художников. Спорили о прекрасном…