Без переводчика - [62]

Сейчас в доме Пермеке, возле Остенде, открыт музей. В окна бьет ветер, кидает песок. Посетителей мало: теперь не сезон… Но сам Пермеке, наверно, любил эту студеную пору, когда можно один на один беседовать с морем, с ветром.

Снежный вихрь несется по широким прямым улицам Остенде. Город ютится на мысу, полукруг его набережной лишен заслона из деревьев, все окна высоких, узких домов с вывесками отелей как будто с надеждой всматриваются в безбрежную даль. Впрочем, говорят, иногда вдали проступают белые скалы Англии.

Летом к пристани по мелководью осторожно подходит паром с лондонским поездом, который выплескивает толпы курортников.

Остенде — столица курортов, полосой рассыпанных по всему побережью Бельгии. В Остенде самые дорогие отели, рулетка. Сюда приезжает отдыхать аристократия.

Автобус быстро катит по тихому, словно заброшенному городу. «Бал мертвой крысы», — взывает афиша на витрине пустого ресторана.

Оранжереи с морозным узором на стеклах, водолечебницы, садки для макрели и для ценимых гастрономами лягушек — все в зимней спячке, все в ожидании лета…

Вскоре я простился с морем. Автобус повернул в глубь страны, на юг, к Валлонии.

В Валлонии

Фландрия позади. Все вывески, все надписи заговорили по-французски. Одна вывеска рассмешила весь наш автобус истинно галльским каламбуром:

«ЗДЕСЬ ИСПРАВЛЯЮТ ДУРНЫЕ ГОЛОВЫ».

Речь идет, к сожалению, только о головках кукол: каламбур украшает мастерскую, где чинят игрушки.

Дома фермеров здесь поменьше, чем во Фландрии. И не так охорашиваются, не так усердно соревнуются в аккуратности и чистоте. Реже попадаются подстриженные кустики и ровные квадраты газонов. Здесь охотнее засадят весь участок фруктовыми деревьями. Селения беднее, чем на илистых польдерах. В жилище пахнет не воском для натирки полов, а чаще всего «джосом» — простым блюдом из рубленой капусты с салом.

Автобус обгоняет повозки. Гулко трамбуют мостовую здоровенные брабантские битюги. Фермеры везут на продажу сельдерей, спаржу, свежий салат, маленькие темно-зеленые кочешки брюссельской капусты, без которой редко обходится бельгийский обед.

Клубы пара вырываются из ноздрей лошади, Ни дать ни взять конь Баяр из валлонских легенд.

Мне довелось увидеть Баяра в Намюре. С высокого берега Мааса, на котором высится старинная кладка цитадели, взгляд едва различал в тумане реку и город с острокрышими домами на другой стороне. И вдруг я увидел Баяра. Кажется, будто он только что оттолкнулся от обрыва и взлетел над рекой. Лишь потом я разглядел опору, вбитую в дно Мааса.

Металлический Баяр — работа современного скульптора — явно противоречит учебнику анатомии лошади, но это, пожалуй, не беда. Ведь Баяр — конь-сказка. На спине его четверо ребятишек — дети графа Брабантского. Как говорит легенда, Баяр спас их, вынес из осажденного города на другой берег реки.

В некоторых местах Южной Бельгии показывают след Баяра — какую-нибудь ложбину необычного вида. Говорят, он еще ходит по земле и есть будто город, где он по ночам скачет по улицам при свете луны.

Кто же он такой, этот бессмертный конь? Верно, тотем, божество забытого историей племени, кочевавшего когда-то с табунами лошадей по Европе…

В валлонском фольклоре много общего с фольклором Фландрии. Как и во Фландрии, здесь в декабре выбирают «бобового короля». Вы видели картину фламандца Иорданса? За столом в кругу семьи сидит счастливец, которому достался боб, запеченный в пирог.

С короной, с бородой из пакли, бобовый король и теперь принимает шуточные поздравления, верховодит весельем.

…Наш автобус катится по волнистой равнине. Радио зовет приезжих в намюрское казино, открытое и зимой, попытать счастья за рулеткой. Мелькают за деревьями серые и красные крыши хуторов. Верно, когда великаны сдвигали тут постройки в города, эти дома проскользнули между их пальцами, застряли в ложбинах, у опушек редких рощиц.

На остановке в маленьком городке меня озадачило объявление у входа в церковь. Слова были в общем французские, но как будто оборванные на согласных звуках. Таков диалект валлонцев. Они говорят по-северному твердо, не грассируют, звонко чокают.

Церковь приглашает прихожан на ночные рождественские службы. Других, светских, надписей на валлонском языке я не видел. Нынче, кажется, одни вездесущие кюре поддерживают полузабытую письменность.

А было время, когда валлонский диалект считался вполне литературным. Перед войной умер последний крупный здешний поэт — «валлонский Мистраль» Анри Симон. По звучности и образной силе стиха он не уступает Мистралю — певцу Прованса. Симон много грустил о прошлом; даже стихотворение, воспевающее родную природу, кстати сказать одно из лучших, называется «Смерть дерева».

Валлонский театр существует и сейчас, но пьесы идут на французском языке.

…Радио в автобусе передает сводку погоды. Туманам и холодам конца не предвидится. Поле, взбирающееся на пологий холм, белело от инея. Инеем покрылись бензостанция, руины замка, карусели, брусья, шведские стенки детской площадки для игр и гимнастики.

Крупные поселения стали встречаться реже. Сдается, большой город-Бельгия здесь не так плотен. Саженые лесочки становятся все гуще, поля — все шире.