Без переводчика - [30]
Со скорбью покинул королевскую Сербию замечательный инженер Никола Тесла; он уехал за океан, к Эдисону, и там в числе первых в мире начал работать над расщеплением атома. Оттуда с американской маркой прибыли в Европу генераторы Тесла и другие блестящие его изобретения. В королевской Сербии трудно было технику, ученому, архитектору. Страну распродавали иностранным монополиям: французским, английским, итальянским. Они по дешевке вывозили сырье. Мало что изменилось и после Версальского мира.
В первой мировой войне Сербия сражалась против Австрии и Германии и оказалась в числе победителей. Тогда-то воссоединились земли южных славян. Король Сербии стал владыкой Хорватии, принадлежавшей Австрии, и далматинского побережья, которое почти целиком было собственностью Италии.
Кто выиграл тогда от этого? Главным образом белградский двор и дельцы всяких мастей и рангов — местные и зарубежные.
Все это приходит на ум, когда бродишь по боковым улицам Белграда. Вдоль них тянутся приземистые, гладкие, ящикообразные дома в один-два этажа, с железной корзинкой балкона, с простой верандой, обращенной во двор. Такие же строения я видел в Греции, в Румынии да и в небольших городах нашего юга. Так выглядели служебные пристройки пышных особняков, притаившиеся за чугунной оградой. Сравнение вполне уместное: ведь Белград весь был в сущности пристройкой к банковским кварталам Парижа, к лондонскому Сити. Подчеркиваю, был!
Новый Белград не только за Савой, он прорастает всюду, пользуясь каждой прогалиной в старой застройке, а то и раздвигая, сметая ее с дороги. Для новых зданий часто выбирают место повыше, на холме, над обрывом, над зеленым разливом парка, затопившего ложбину. Тем резче контраст старого и нового в этом городе под сенью Вестника Победы.
С какой любовью принялись югославы отстраивать свой Белград! На панели блестят медные буквы, вбитые навечно. Это краткое напоминание о том, что здесь работала на субботниках такая-то молодежная бригада: или убирала кирпич, разбросанный взрывом фашистской бомбы, или извлекала мины, клала фундаменты, сажала деревья…
Недалеко от Теразии вырос огромный Дом югославских профсоюзов. Здесь, одетый в розовый гранит, и образовался новый центр Белграда — площадь Маркса и Энгельса. Широкий полукруг Дома замыкает ее; по вечерам она освещается прожекторами, укрепленными на карнизе за матовой стеклянной лентой. Молнией сверкает эта лента под чернотой южного неба. Поблизости, против здания Скупщины, полыхают разноцветные струи фонтанов — длинная стена пляшущей воды посреди улицы, над зеркалом бассейна.
В Белграде повсюду цветы. Они в вазонах, расставленных по обочинам улиц, в декоративных стаканчиках, прикрепленных к тонким фонарным столбам., Прежний Белград был невеселым городом, и тем заметнее сегодня желание украсить его, заставить улыбаться. Новые хозяева ухаживают за своим городом с нежностью и с хорошей выдумкой.
Именно с выдумкой! Она проявляется и в рекламе социалистических фирм, соревнующихся между собой, и в скульптурах, и в архитектуре. Страна, веками скованная, жаждет творить свое! За городом строится стадион — глубокая, врытая в землю воронка на восемьдесят тысяч мест. Вот коттеджи в парковом пригороде, построенные кооперативами и заводами. Каждый домик в своем стиле — хорошенький, пронизанный светом.
В Белграде повсюду ощущаешь торжество народной победы, — вот главное, что надо о нем сказать.
С волнением входишь на кладбище воинов-освободителей. Каменный рельеф у ворот изображает вступление советских войск в Югославию, радостную, братскую встречу. Надгробия суровы, как скалы балканских вершин, поверхность плит отполирована лишь там, где высечены имена павших, — югославов и наших бойцов.
«Непознати борац», — читаешь на глыбе гранита. Кто он? Верно, русский, похороненный среди однополчан в далекой, но дружеской земле. Он тоже не забыт, югославская мать усыновила его посмертно, вот свежие цветы, положенные ее рукой…
Возле кладбища, как бы в почетном карауле, стоят три высотных здания, три гвардейца в парадной — белой с голубым — форме.
На горе Авала
Есть еще могила неизвестного солдата за пределами города, на горе Авала.
Шоссе на Авалу, бегущее мимо деревьев-великанов парка Топчидер, мимо новеньких приветливых коттеджей, прежде было для многих последним, смертным путем. На выступе горы ненасытно поглощал жертвы гитлеровский концлагерь Яинцы.
Автобус бодро берет крутой подъем. На пригорке показывается памятник — кусок лагерной стены, сложенный из крупных каменных кубов. А в нескольких шагах от него юные деревца, ромашки на лужайках… И страшное прошлое этого места кажется мрачной легендой. Восемьдесят тысяч казненных и замученных…
Дальше дорога еще круче, она петляет, вспарывает лес извилистым лезвием. Вывеска любезно приветствует вас сербско-хорватским «Добро дошли!» — «Добро пожаловать». Впереди видна вершина Авалы, свободная от леса, и на ней коричнево-серый каменный четырехугольник строгих классических пропорций. Внутри, под двускатным кровом, в полумраке, монументальные фигуры.
Неведомы ни имя, ни национальность солдата первой мировой войны, лежащего под памятником; никто не знает, серб он, хорват ли, македонец… Но все народы-братья признали его своим. На надгробии каменные изваяния шести былинно величавых женских фигур. Они олицетворяют шесть социалистических республик Югославии: Македонию, Хорватию, Сербию, Словению, Боснию и Герцеговину, Черногорию. Они сходны между собой, как сестры, их торжественные одежды различаются скупыми национальными деталями.
