Без переводчика - [20]

Не будет преувеличением сказать, что словацкая поэзия возникла под знаком збойницкой валашки. Збойника прославил Сладкович в поэме «Детван», к оружию звал народ Само Халупка в своем знаменитом стихотворении «Убей его»:

Правда, данная богами, говорит славянам:

Несправедливо паном быть или подчиняться пану,

Угнетать друг друга люди не имеют права.

Наш девиз святой гласит: свобода и слава.

И дальше:

Ты убей, убей его, сын моего рода!

Убей того, кто посягает на твою свободу!

Призыв этот звучал во время восстания 1848 года, охватившего и Словакию, а в нашем веке стал лозунгом антифашистов. Современный композитор Ян Циккер посвятил ему оперу — вторую по счету словацкую оперу.

Есть в Словакии скульптор Фердиш Костка. Он продолжает традиции художественной керамики, начатые четыре столетия назад. Керамические изделия Костки перекликаются с рисунками чешского художника Йозефа Лады; оба черпают темы из родника народного творчества. «Копка картошки», «Обед в поле» — таковы темы Костки. Мог ли он обойти образ Яношика? Конечно, нет. Едва ли не самая яркая работа Костки — «Яношик с дружиной». Поразительной динамикой и силой проникнуты фигуры «горных хлапцев».

Снова ожил Яношик в дни борьбы против гитлеровцев, когда коммунисты подготовляли народное восстание, формировали в горах «дружины Яношика».

Вечером, полные впечатлений, мы вернулись в столицу Словакии.

На Дунае

Утро в Братиславе лучистое, веселое. Ветер согнал ночную мглу с Дуная, солнце высушило зеленые и красные крыши. На рынке, заполнившем кривые переулки против Мандерлака, под полосатыми зонтами лежат кабачки, зеленый, красный и желтый перец, яблоки, груши, персики, круглые зеленоватые плоды, похожие на кавказскую алычу, — лежат в огромных корзинах, грудами на лотках, в южном изобилии. Белеют круги брынзы, стоят высокие, узкогорлые кувшины со свежим холодным молоком, кружатся пчелы.

На площади Гвиездослава еще безлюдно. Дворники метут асфальт. К фонтану слетаются сонные голуби. Проехал большой автобус образцового детского очага; он объезжает по утрам клиентов и забирает ребят, а вечером развозит по домам. Такого обслуживания нет даже в Праге!

Из подъезда «Карлтона» шумной гурьбой выходят «свадебчане». Это словацкое слово, по-моему, не нуждается в переводе. Почему бы не внести его в русский язык? Жених и невеста из богатых винодельческих «дружств». Он из села Модра, она из села Пезинок. Чтобы сыграть свадьбу, сняли в «Карлтоне» отдельный кабинет и пировали всю ночь.

— Виват Пезинок! — кричат родные невесты.

Родственники жениха не остаются в долгу. Они откликаются громогласным:

— Виват Модра!

По обычаю, жених должен внести свою подругу в дом на руках. До дома десятка три километров, но на площади ждет легковая машина, нанятая женихом. Он поднимает рослую, полногрудую, кареглазую девицу и под крики «Виват!» в честь молодых, в честь Модры, Пезинока и других населенных пунктов несет к «татре». Дворники перестают мести, вокруг свадебчан толчется кучка любопытных. Наконец «татра» и оба грузовика с родными и гостями трогаются в путь.

С утра хочется выйти на Дунай. Меня, выросшего на Волге, неизменно манит большая река. Набережная сейчас пустынна. Но в речном порту, на южной окраине города, жизнь кипит круглые сутки.

И вот пристани, лязг лебедок, стальные тросы, притянутые на берег, через которые надо шагать, высоко задирая ноги. И милые моему сердцу совсем волжские запахи речной воды и смолы. Сопровождает нас невысокий, очень подвижный товарищ средних лет, лысоватый, но с живыми, юными, ясно-голубыми глазами и румянцем во всю щеку. Это Вит Правда, редактор портовой многотиражки и автор книжки «Лучшие работники водного транспорта», врученной мне на память. Так как некоторые общие данные о Дунае читателю могут быть полезны, я приведу их из книжки Вита Правды:

«Дунай, величайшая после Волги река в Европе, имеет бассейн площадью в 817 000 квадратных километров; пробегает от истока в Шварцвальде до впадения в Черное море 2850 километров, из которых 2380 километров судоходны. Для нашего внутриконтинентального государства Дунай служит воротами в широкий мир. Разве нельзя от нас проплыть, не огибая Западную Европу, до Белого моря?»

Вит Правда пишет дальше, что тупая жадность капиталистов, их раздоры между собой и ненависть к Советскому Союзу постоянно сковывали плавание по Дунаю, превращали эти природные ворота в узкое оконце…

Мы на пристани. Трехцветный чехословацкий флаг плещется на корме «Моравы». Гигантский стальной журавль-кран нагибается над теплоходом и достает из трюма советскую пшеницу. Вкусный хлебный дух идет из трюма. Завтра «Морава» и ее баржи примут сельскохозяйственные машины для Болгарии, ткани для Румынии и многое, многое другое и снова отправятся в путь.

Такой теплоход — с высокими бортами, с белой одноэтажной надстройкой, отодвинутой к корме, — берет на буксир десяток, а то и больше барж. Но это не значит, что плавание по Дунаю спокойное. Вовсе нет! Бывает что и два теплохода с трудом ведут одну баржу.

Если природа Средней Европы еще таит где-нибудь грозные опасности, то это прежде всего на Дунае.