Без названия - [10]

- Всего хорошего, мистер Маккинли. Удачи!

Мы дружески обнялись с Крэнстоном, я поблагодарил Джона за прогулку к озеру.

Уговорились встретиться в бассейне, после заплыва.

- Ну, Олег, - шепнул мне Джонни. - Я чувствую - смогу, все смогу!

4

Телефонный звонок разбудил среди ночи.

Еще не поднимая трубку, я привычно взглянул на светящийся циферблат два часа сорок семь минут. Решив, что меня вызывает Киев, удивился, ибо, когда я закончил диктовать свой первый репортаж, Лидия Дмитриевна, наша лучшая редакционная стенографистка, принимавшая мой материал на дому из-за позднего времени, сказала, что у нее вопросов нет.

Телефон продолжал трещать.

Я поднял трубку.

- Мистер Олех Романько? - поинтересовался скрипучий незнакомый голос на противоположном конце.

- Он самый, - не очень вежливо ответил я.

- Здесь комиссар полиции Дюк, из 18 района.

- Здравствуйте, господин Дюк. Чем обязан столь позднему звонку? стараясь не выдать тревоги, поинтересовался я.

- Буду вам признателен, мистер Олех Романько, если вы никуда не выйдете из вашего номера в ближайшие полчаса. - Голос комиссара резал слух, и мне стоило большого труда сдержаться, чтоб не крикнуть в трубку: да смочите вы горло наконец!

Но я смиренно произнес:

- Куда это я глядя на ночь пойду?

- Прошу вас, мистер Олех Романько, прибыть с моим сотрудником в полицейский комиссариат!

В трубке раздались короткие гудки, усилившие мою тревогу. Мало приятного вообще, когда за рубежом ты попадаешь на глаза полицейскому и он начинает задавать тебе дурацкие вопросы, вроде того, почему ты перешел перекресток на красный свет, а ты начинаешь ему втолковывать, что улица до следующего угла была пуста, как биллиардное сукно после сыгранной партии, он гнет свое, ты - тоже свое... Здесь же и подавно ухо нужно держать востро.

За границей всякое бывает. И, что любопытно, липнут и нам часто те, с кем в иной ситуации не пожелал бы и словом обмолвиться. В этом-то и состоит главное, потому что к американцам и англичанам, немцам и "прочим шведам" они не лезут - те для них свои: их интересуем мы, новые люди в этом старом мире. Не терпится им испытать нас, заглянуть внутрь - нет ли там где червоточинки...

Да, звонок из полицейского комиссариатаза тридевять земель от родных краев к числу приятных не отнесешь. Все это крутилось в голове, пока я одевался и искал среди тысяч вариантов единственно верный.

Я решительно набрал номер телефона своего приятеля. Трубку долго не поднимали, и я подумал, что Дима засиделся в пресс-баре, когда недовольный голос прошипел:

- Ну, какого дьявола!

- Дим, это я, Олег! Мне нужна твоя помощь.

- Может, завтра, а?

- Нет, немедленно. Одевайся и поднимись ко мне. Я не могу выйти из комнаты.

- Что, кто-то запер тебя в номере?

- Нет, дверь открыта. Я жду полицию и хочу, чтобы ты был рядом. Дима как сквозь землю провалился. - Ты слышишь? - переспросил я.

- Конечно, слышу. Бегу.

Они появились почти одновременно - Дмитрий Коваль, спортивный журналист из Кишинева, и высокий, худой и неожиданно улыбчивый молодой человек из полиции. Его старые синие джинсы и потертый кожаный пиджак сбили меня с толку, я принял его за дежурного студента (ведь мы жили в студенческом общежитии Монреальского университета) и открыл было рот, чтобы спросить, чего это он бодрствует в такую глухую ночь, но парень в джинсах опередил меня.

- Сержант Лавуазье, - представился он и сразу поинтересовался: - Кто будет из вас господин Олех Романько?

- Я.

- Машина ждет, сэр. Вот зонтик. - Сержант протянул мне зачехленный короткий зонтик. У сержанта был кулак боксера-профессионала. Он мне вопреки представлению о зарубежных блюстителях порядка - понравился не только открытым лицом и искренней улыбкой, но еще чем-то, что передается сразу без лишних слов. Такие не подводят.

- Со мной поедет товарищ, журналист. Так будет лучше...

- А, понимаю, - сказал сержант и улыбнулся. - Я, правда, не получил на этот счет никаких указаний от комиссара, но именно это обстоятельство и позволяет мне принять самостоятельное решение. О'кей!

Дима только головой крутил - то на меня взглядывал, то на полицейского.

Внизу у входа мок полицейский "форд" с красной мигалкой на крыше. Сержант предусмотрительно открыл дверцу.

Комиссар Дюк оказался высоким брюнетом лет сорока пяти. Левую щеку несколько уродовал розоватый шрам, наверное, мешавший ему по утрам выбриваться до блеска (о том, что комиссар предпочитает всем электрическим жужжалкам самую обыкновенную бритву "золлинген", я догадался, едва взглянул на его тяжелый подбородок, заклеенный в двух местах пластырем).

В комиссариате - продолговатой комнате, перегороженной посередине дубовой стойкой, - было по-казенному чисто и скучно; панели выложены плитами под дуб, на стене - герб провинции Квебек, в углу, на столе, за которым сидел полицейский в форме, мигал разноцветными лампочками пульт и громоздились телефоны. Две двери указывали, что на этом участок не кончается.

- Мистер Олех Романько? - посмотрел комиссар Дюк, выходя из-за дубового барьера.

- Это я.

- Приношу извинения за столь позднее беспокойство. - Комиссар поздоровался со мной, потом - с Димой, толкнул дверь, и я ступил вслед за ним в квадратный - четыре на четыре метра - кабинет. Дима двинулся было вслед, но комиссар сказал: - Извините, вы можете оставаться там.