Тут он положил руку на край старта и огляделся. Пеммер, с побагровевшим лицом, тяжело дыша, настигал его. Они вопросительно взглянули друг на друга и обернулись к судье и хронометражистам. Они слышали, как те что-то говорили друг другу, но ничего не могли разобрать. Наконец поднялся главный судья, с бумагами в руках. Он стал читать: «Победителем состязания и чемпионом Норвегии в вольном заплыве на четыреста метров признан…» Что это? Почему пауза? Йоргену казалось, что она длится вечно.
И вот прозвучали слова:
— Йорген Иверсен…
Остальное потонуло в реве, и Пеммер протянул Йоргену руку.
— Что такое? — почти закричал он. — Новый рекорд? Черт возьми! Руку, приятель! Ты обогнал меня… Ах ты…
Они оба засмеялись.
Йорген медленно поплыл к лесенке. Ему пришлось взять себя в руки, чтобы не расплакаться. Тотчас же фотографы столичной прессы встали перед ним стеной. Отец пожал ему руку. Это мгновение было заснято: «Старый заслуженный пловец со своим сыном».
— Недурно сработано, Йорген, — сказал адвокат Иверсен слегка дрожащим голосом. Он был бледен, лицо его блестело, волосы слиплись от пота.
Какой-то незнакомый человек, вся фигура которого внушала уважение, пожал руку Йоргена и обратился к его отцу:
— Через несколько лет парень будет чемпионом мира!
В сотнях устремленных на него глаз Йорген видел обожание, раболепный восторг, и знал: что бы он теперь ни сделал — глупое, легкомысленное или умное, всё равно, — эти же сотни глаз будут с восторгом смотреть на него, восхищенные улыбки будут сопровождать каждое его слово, только бы он оставался их любимым героем. Здесь, в этом бассейне, сила, энергия, воля подвергались такому нечеловеческому испытанию, что победители покоряли все сердца.
В голосах на трибунах, в громкоговорителе, в словах судей он услышал нечто новое; это новое возвышало его над другими. Он, Йорген, — избранник, чемпион, первый среди людей! И тут ему стало казаться, что стены бассейна раздвинулись и он увидел у своих ног весь мир!
Небылицы старого шкипера
(Перевод Л. Брауде)
В этот рождественский вечер старый Эллерхюсен был в большом ударе, и собравшиеся гости, развесив уши, слушали этого мастера на всякие небылицы. Борода старика воинственно торчала, а пенсне то и дело сваливалось с красного, толстого, веснушчатого носа. Он с такой силой ударял своими огромными кулачищами по столу, что подпрыгивали стаканы.
— Молодым еще парнем ходил я в море вместе с капитаном Балле, — начал свой рассказ Эллерхюсен, и от звуков его могучего голоса зазвенела стеклянная люстра. — Был он дьявольски знаменитый пьяница и гуляка, считавший делом чести моряка никогда не крепить паруса. Но так как он обычно бывал пьян как стелька и не в состоянии был поднять голову, чтобы взглянуть на мачты, команда тихонько подкрадывалась к фок-мачте и тайком крепила паруса. Ко всему прочему, водилась за ним такая непростительная привычка: любил он биться об заклад. Всё равно, на что угодно и с кем угодно! И водилась за этой свиньей еще более скверная привычка: он не выносил проигрыша! Словом, куда ни кинь, капитан Балле был парень что надо!
Однажды стояли мы в Бергене, и он побился об заклад с капитаном Сюдо, что первым придет в Нос-Шилдз, куда оба они как раз держали курс.
Из Вогена мы вышли на всех парусах. С молниеносной быстротой рванулись вперед, оборвав швартовы, чтобы сэкономить несколько секунд. Точно резвые жеребята, миновали мы фьорд у берегов Бергена. Оба корабля были быстроходными клипперами, не раз ставившими рекорды в разных уголках земного шара. И здорово же они были оснащены, черт побери!
Бок о бок миновали мы форт на мысу Сёнре-Кварвен и с такой бешеной скоростью пересекали Ельте-фьорд, что волны то и дело окатывали палубы наших кораблей. Мы шли совсем близко друг от друга, и по запахам из камбузов легко можно было догадаться, что готовят на обед у соседа. И вот здесь в шхерах, Сюдо сел на мель только потому, что ему хотелось выиграть полметра расстояния. С торжествующим «ура!» мы проскользнули мимо него, а Балле с выражением величайшего презрения на физиономии вовсю дудел в боцманский свисток… И вот поплыли мы к югу. Ветер пел в парусах, а солнце золотило горизонт, отражаясь и сверкая в пенистых волнах, которые весело играли, пытаясь взобраться на носовые украшения корабля и разбиваясь о мощные бёдра русалок. Эти русалки были единственным предметом любви команды во время дальних переходов. Всё вокруг было залито солнцем. Мы были в лучезарном настроении, а шкипер подогревал себя вдобавок виски с содовой. Он просидел целый день, придумывая язвительные колкости по адресу одного-единственного лица: капитана Сюдо. Дело кончилось тем, что Балле допился до белых слонов, которые будто бы хотели пробраться на корабль через иллюминаторы. И тогда мы заковали его в кандалы.
Но тут начался шторм. И уж это был, доложу я вам, шторм! Сначала наступила какая-то странная тишина. На юге появилась совсем маленькая тучка. Казалось, будто кто-то гонит ее оттуда на север. Не успели мы опомниться, и уже стало темно, как в мешке. Боже, помилуй нас!
Море и небо слились воедино. Тогда вахтенный вытащил молитвенник и стал молиться о спасении мореплавателей, терпящих бедствие на море.
