Без любви жить нельзя - [36]
— Вот сколько вздора наговорила. Лишь бы Женечка не увидел.
Все стали убеждать, что, наоборот, всё очень интересно. А растроганный режиссер попросил Анну Вячеславну сказать что-нибудь такое… ну, чего никто другой в силу, так сказать, ее почтенных лет не знает… Моя старушка не смутилась, прикрыла на минуту глаза, оперлась головой на локоть. И, подумав, устремила выразительный взгляд прямо на камеру.
— Когда зимой пришло маме время родить, в тот день отец нечаянно топором отрубил себе палец. Некому было затопить печь, мама родила меня в декабре в очень холодной комнате. Я часто болела и не чаяла дожить до двадцати лет. А проскрипела, вишь, почти до ста… Деточки! Я прожила длинную жизнь, видела начало и конец многих судеб. Некоторые начинались так туго и неладно… Но потом как-то выпрямлялись. Другие, наоборот, предвещали прекрасную будущность, однако кончались весьма-весьма печально. Всё в руках Божиих. Да… — вздохнула она. — Иногда затоскую, хочу кому-то позвонить — живой ведь в гроб не ляжешь… Возьму телефонную книжку — много там имен… А позвонить некому — все в могиле. Муж, родные, знакомые, сослуживцы… Это трудно пережить. Я стала никому не нужна… У моего дорогого сына Женечки, которому самому за семьдесят, своя жизнь…
Наступила пауза. Все подумали, что Анна Вячеславна заплачет, и режиссер решил прекратить съемку. Но она, как дирижер, взмахнула своей маленькой аккуратной ладошкой и твердо сказала:
— Я счастливый человек. Да-да… Умираю счастливой. Благодаря моей дорогой соседке. Девяносто лет мне пришлось жить, чтобы дождаться встречи с ней. Дорогая Наташенька… у меня таких прекрасных друзей никогда не было. Я всё, знаете ли, любила музэи, романчик почитать, пиэсу в театре посмотреть. А в церковь-то не ходила, — сокрушенно произнесла она. — Вы знаете, какие были времена. Опиум для народа… Дорогая моя соседка вернула меня к вере; мне теперь не страшно умирать. Совсем не страшно. Там… я встречу всех дорогих моих родных… И жду этого с нетерпением. Наташенька потом ко мне придет. И вы, деточки…
Звукорежиссер с оператором с усмешкой переглянулись, мол, крыша у старушки все-таки поехала! Анна Вячеславна замолчала, голова от старческой слабости склонилась на грудь. В комнате стало тихо-тихо. Наверно, все подумали о смерти.
— Нет, она не умерла, — успокоила я.
— Хоть и в коммуналке, повезло тебе с такой старушенцией пожить, — сказал мне режиссер.
— Очень.
— Как бы нам проходик снять? Она на ногах-то стоит?
Через полчаса, когда отсняли детали ее жилища для перебивки крупных планов в сюжете, я растормошила Анну Вячеславну и попросила пройти по нашему длинному коммунальному коридору. Анна Вячеславна послушно вышла из комнаты и, как обычно, слегка придерживаясь рукой за стену, медленно пошла на камеру. Но, видимо, от волнения она забыла свой маршрут на кухню, повернула направо раньше, уткнулась в стену, стала искать выход… Силы совсем оставили ее.
— Нет, всё… — выдохнула она и стала падать. Режиссер еле успел подхватить ее.
В полузабытьи Анна Вячеславна до вечера пролежала на своей кровати, а назавтра очень сокрушалась, что не попрощалась с киношниками. Сюжет, как говорили, вышел очень пронзительный. Особенно для меня. Я поняла, что Анну Вячеславну оставлять одну в огромной квартире больше нельзя. Мы жили вдвоем, но приближалось лето, я собиралась уезжать на дачу. В прошлом году у меня на сердце кошки скребли при расставании. Она и вида не подала, как тяжело ей остаться одной, пожелала хорошего отдыха. Я уехала за четыреста километров от Москвы на все лето. Но недели через две мне стало так муторно на душе, казалось, должно что-то что-то нехорошее произойти. Я боялась, что слепенькая моя соседка оставит открытым газ, или устроит потоп, или дверь проходимцам откроет… Я не выдержала и вернулась в Москву. Когда я открыла входную дверь, Анна Вячеславна отработанным маршрутом на кухню проходила как раз мимо нее.
— Анна Вячеславна, жива!
— Кто это? Наташенька? Дорогая моя деточка… Я так молилась, так молилась, чтобы вы приехали, — всплеснула она ладошками. — Подарок! Божий подарок!
— Так вот кто меня отдыха лишил, молитвенница вы наша! — рассердилась я.
Анна Вячеславна, радостная, зашаркала на кухню ставить чайник. Так и осталась я на всё лето в Москве. Но теперь я не могла и на несколько дней отъехать: Анна Вячеславна слабела на глазах.
Через несколько дней заглянул, как всегда на полчасика, ее сын. Когда он уходил, я выдала ему, что больше не могу быть сиделкой его 95-летней матери, мне нужно надолго уехать, а старушку одну оставлять — бесчеловечно.
— И что же вы хотите? — сощурился он. — Она прекрасно себя чувствует.
— Вы должны ее забрать к себе, — отрезала я, а сердце заныло.
— Хм… Совсем она этого не хочет. Ей одной лучше.
— Она не одна, она со мной. И уезжать не хочет от меня.
— Вы… как-то много о себе думаете, — интеллигентно подковырнул он. — Я заметил, что все верующие такие какие-то… Ну хорошо, я поговорю с супругой, если она вам так противна.
— Да-да, поговорите, пора… Ей уже пора.
— Странный какой-то разговор, — сказал он, хлопая дверью.
«От сумы и от тюрьмы не зарекайся», – говорит русская пословица. Действительно, как часто молодые люди из показной бравады или по другим причинам становятся преступниками и оказываются за решёткой! Но это не значит, что из-за ошибки юности нужно и дальше идти по «кривой» дорожке. Всегда есть другой выход. Человек, побывавший в местах лишения свободы за участие в преступной группировке, в этой книге рассказывает о своей нелёгкой судьбе и делится с нами бесценным опытом преодоления порочных влечений своей души.
Они приняли подвижнический путь, ведомые Господом. Их называли старцами Оптиной пустыни — но чаще «святыми старцами». Сила их была силою Света, силою Бога. Они провидели людские судьбы и исцеляли недуги тела и духа. Им было ведомо грядущее, ими предсказаны были Октябрьская революция и мученическая кончина последнего российского императора и его семьи. О самых прославленных из старцев Оптиной пустыни повествует эта книга…
Говорят, будущее известно только Богу и только святые могут пророчествовать. Отец Серафим, Саровский чудотворец, своей жизнью заслужил это право. Он предсказал Александру I, что его род продлится триста лет и три года, что начнется он в доме Ипатьева и закончится в доме Ипатьева; предрек мученическую гибель Николая II и его детей; пророчествовал о падении и помиловании России. Пламенный Серафим совершил множество чудотворений, о которых узнает читатель этой книги.
1998 год. Платон и Татьяна Лобовы переживают те же проблемы, что и все россияне: теряют свои сбережения. Жених их средней дочери Ларисы, Герман Конев, уезжает из страны, оставив беременную невесту наедине с ее проблемами: Ларисе необходимо дорогостоящее лечение. Муж старшей дочери Любы Гриша, теряет работу – стране не нужны НИИ пищевой промышленности. Ради спасения детей Татьяна и Платон решаются на отчаянный шаг – продать дом…Восемь лет спустя жизнь семейства Лобовых налаживается. Но все вдруг меняется, когда в их тихий городишко возвращается эмигрировавший лет 40 назад в Канаду Вадим Прорва с сыном Михаилом…
Истинные пророки предсказывают будущие события с целью назидания или предостережения. Именно таким пророком в XX столетии стал отец Иоанн Кронштадтский. Духовное понимание земной истории позволило ему предсказать Первую мировую войну, мученическую смерть Николая II, тяжкую кончину Льва Толстого, объяснить причины многих проблем России заканчивающегося тысячелетия.
У Натальи Гончаровой очень интересная судьба. Первая красавица Москвы вышла за великого поэта, когда ей было 17 лет. Вышла бесприданницей. А потом? «Пушкин был, прежде всего, жертвой бестактности своей жены и ее неумения вести себя», — писал Вяземский, сам, кстати, влюбленный в Гончарову. У Жуковского было прямо противоположное мнение.Итак, Россия раскололась: одни обвиняли Гончарову в гибели «солнца русской поэзии», другие — боготворили ее ум, красоту и изящество. Так почему же случилась та роковая дуэль? И действительно ли существовал заговор Дантеса и барона Геккерена, которых не раз обвиняли в мужеложстве?Эта книга знаменитой писательницы Наталии Горбачевой — нашумевшее расследование жизни и любви Пушкина и Гончаровой — читается как прекрасный роман, а благодаря огромному количеству исторического материала действительно проливает свет на события той эпохи.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Детство — самое удивительное и яркое время. Время бесстрашных поступков. Время веселых друзей и увлекательных игр. У каждого это время свое, но у всех оно одинаково прекрасно.
Это седьмой номер журнала. Он содержит много новых произведений автора. Журнал «Испытание рассказом», где испытанию подвергаются и автор и читатель.