Без иллюзий - [37]

И.К.: Год этот мало того что был напряженный, он был невероятно урожайный и успешный. Переводы Ваших книг вышли во Франции, Италии, Англии, Америке, Германии, Испании, Швейцарии и продолжают выходить на других языках и в других странах. На русском языке, как я уже говорила, опубликованы две новые книги – «Записки Ночного Сторожа» и совсем на днях вышедшая «В преддверии рая». Число рецензий, посвященных Вашим книгам, сосчитать невозможно. И рецензии эти удивительны по тому восхищению, которым они проникнуты. Можно сказать без ложной скромности, что сегодня живущего автора в таких выражениях, пожалуй, никто и не хвалил раньше. Ваше имя ставят в один ряд с Вольтером, Свифтом, Оруэлом, Кафкой, Рабле, Анато-лем Франсом и другими выдающимися писателями мировой литературы. Успех не подлежит сомнению. Что Вы считаете в этом успехе главным?

А.З.: Во-первых, то, что это – не политический, а литературный успех. Во-вторых, то, что западный читатель воспринимает мои книги как книги о человеческой жизни вообще. И несмотря на неизбежные потери в переводе и непонимание многих фрагментов книг из-за незнания самих феноменов советской жизни, многие читатели уловили мои основные идеи.

И.К.: А как Вы воспринимаете свой успех чисто психологически? Он Вас удивляет или нет? Что он Вам дает?

А.З.: Конечно удивляет, но в том смысле, что я сам поражаюсь своевременности появления своих книг на Западе. Проблемы Запада начали принимать такой оборот, что мои книги оказались актуальными и появилось довольно большое число людей, способных воспринять их именно как книги о современном обществе. Что касается вдохновения на новые книги, я не берусь пока судить. Все мои книги были написаны в Москве, в том числе и последняя книга «В преддверии рая». Я – человек, можно сказать, внутренний, то есть действую в большей мере в силу внутренних мотивов. И появление моих новых книг зависит не от потребностей читателя, а от надобности их (книг) в той картине современного общества, которую я делаю.

И.К.: Я говорила об откликах в западной прессе. А русскоязычная пресса на Западе воспринимает Ваши книги особым образом, я бы сказала, несколько болезненно. В то время как читатели встретили их с неслыханным интересом и с восхищением, русская пресса старается делать вид, будто Ваших книг вообще нет, хотя в ней самой легко заметить следы того, что эти книги есть, прочитаны и усвоены. Как Вы относитесь к этой реакции русскоязычной прессы?

А.З.: Меня эта реакция не удивляет, я ее ожидал. Если бы она была иной, я думал бы, что свое дело сделал плохо. Причин для такой реакции много. Положение мое здесь в русскоязычной среде очень напоминает мне мое положение в логике в Советском Союзе, а сама эта среда с социально-психологической точки зрения мало чем отличается от Советского Союза. Так что я опыт по этой части уже имею. Думаю, что и моя концепция советского общества вступила в конфликт с той концепцией, которая сложилась здесь в кругах русских и советских эмигрантов. Но, насколько я могу судить на основе личных бесед и писем, если бы все мои русскоязычные читатели имели доступ к прессе и высказали свое мнение, оценка моих книг в русскоязычной прессе была бы иной и в значительной мере ближе бы к западной.

И.К.: Вы сказали о Ваших русскоязычных читателях. Вы имеете в виду каких-то определенных читателей? Вы имели в виду этих определенных потенциальных читателей, когда писали?

А.З.: Я никогда не ориентировался на какого-то определенного читателя, не ориентировался на чужие вкусы и на чужие представления о жизни. У меня были и есть свои, и я делал и делаю все соответственно с ними, совершенно не считаясь с тем, как продукты моего творчества будут восприняты другими. Но все же, помимо моей воли, получалась ориентация на определенный круг людей. Не в том смысле, что я специально писал с расчетом на них, а в том смысле, что я прожил долгую жизнь, встречал много различных людей, знал их вкусы и менталитет, сам так или иначе был подобен им. Я писал для таких, как я сам. Я знал, что они существуют. Это – главным образом люди достаточно образованные, знакомые с различными областями современной культуры, лишенные многих иллюзий и предрассудков, понимающие шутку, склонные к рефлексии, так или иначе переживающие происходящее, не очень-то преуспевающие в смысле карьеры или вообще не желающие делать ее. Именно то, что я писал для себя, то есть для таких, как я, определило и литературную форму моих книг.

И.К.: Вот поговорим об этой литературной форме. Как бы Вы сами ее определили?

А.З.: Я уже не раз говорил и писал, что я не искал литературную форму, что она пришла как бы сама собой. Но это не значит, что я не отдавал себе отчета в том, что делаю. Я сознательно шел на это. Я говорил себе: пиши так, чтобы книга устроила тебя самого в роли читателя. И до этого я имел целый ряд идей относительно литературы, которая могла бы быть наиболее адекватной той части читателей, к которой я сам принадлежал. Вот одна из таких идей. Проведите прямую линию на бумаге и затем посмотрите на нее через микроскоп. Она будет выглядеть для Вас, как кардиограмма человека со всеми дефектами сердца. Такой Вам представится и наша прямолинейная, последовательная причинно-следственная жизнь, если Вы на нее посмотрите внимательнее, через некий интеллектуальный микроскоп. Вы увидите тогда не ту плавную и цельную картину ее, какую давала и продолжает давать привычная литература, а увидите клочки, зигзаги, взлеты, падения, смех, слезы, ложь, искренность в ужасающей дисгармонии. И чтобы придать этой картине целостность и единство, нужны уже не событийные связующие линии, а идейные. И что здесь поразительно: при описании такой реальности Вы должны приложить и свой интеллектуальный микроскоп. Он теперь становится элементом описания. Поэтому так называемые теоретические куски в моих книгах не случайны и не излишни. Без понимания их нельзя разглядеть и понять написанную мною картину в ее целостности.