Без дна - [92]
Служки вдруг зазвенели в колокольчики.
Это был сигнал. Женщины упали на ковер, покрывавший каменные плиты пола, и стали кататься… Одна, лежа ничком, словно заведенная, сучила ногами. Другая, внезапно окосев, закудахтала, затем, лишившись голоса, так и осталась стоять с разинутым ртом, уткнув кончик языка в небо. Третья, бледная как смерть, с раздутыми щеками и вытаращенными глазами, откинула голову назад, потом резким движением выпрямилась и, хрипя, принялась раздирать кожу на груди. А эта, бесноватая, растянувшись на спине, задрала юбки, обнажила огромное вспученное брюхо и, корча ужасные рожи, высунула вспухший, искусанный зубами язык, не помещавшийся больше в окровавленном рту.
Дюрталь встал, чтобы лучше видеть и слышать каноника Докра. Тот глядел на Христа, возвышавшегося над алтарем, и, раскинув руки, изрыгал страшную хулу, выкрикивая что было мочи ругательства — ни дать ни взять пьяный извозчик. Один из служек опустился перед ним на колени. Спина священника ходила ходуном. Торжественным тоном, хотя голос его срывался от напряжения, Докр возгласил: «Hoc est enim Corpus meum»[12], затем вместо того, чтобы после освящения самому преклонить колени перед драгоценным Телом, он повернулся к присутствующим — лицо его распухло, взгляд блуждал, по лбу струился пот.
Каноник стоял, пошатываясь, поддерживаемый служками, которые, приподняв рясу, выставили на всеобщее обозрение его голый живот, в то время как сам он мочился на облатку, и та, оскверненная, катилась в струе мочи по ступенькам.
Тут Дюрталь содрогнулся, по помещению прокаталась волна безумия. Аура истерии после осквернения святыни словно пригнула женщин к полу, пока служки окуривали ладаном наготу верховного жреца, они ползали у алтаря, хватали хлеб причастия, отламывали влажные частицы, пили и ели эту божественную грязь.
Одна из них, усевшись на корточки перед распятием, с пронзительным смехом кричала: «Господи! Господи!» Какая-то старуха рвала на себе волосы, подскакивала, вертелась волчком, потом, стоя на одной ноге, нагнулась и рухнула рядом со свернувшейся калачиком у стены девушкой, которая билась в конвульсиях, исходила пеной и в рыданиях изрыгала отвратительные богохульства. И тут Дюрталь с ужасом различил в дыму, как в тумане, красные рога сидевшего на полу Докра, который, брызгая слюной от ненависти, жевал и выплевывал облатки, утирался ими и раздавал женщинам. Те, истошно голося, засовывали их между ног, чтобы осквернить их еще больше.
Происходящее больше напоминало сумасшедший дом, кошмарное скопище проституток и буйнопомешанных. Служки тут же отдавались мужчинам. Хозяйка дома, подобрав платье, забралась на алтарь, одной рукой схватила Христа за кощунственно приделанный член, а другой подставила под его голые ноги потир. И тут затаившаяся в глубине часовни девочка, которая до сих пор стояла не шелохнувшись, вдруг встала на четвереньки и завыла во весь голос, словно собака…
Чувствуя подступающий к горлу тошнотворный комок, Дюрталь, собравшись уходить, поискал глазами Гиацинту, но ее нигде не было. Наконец он увидел ее рядом с каноником и, перешагивая через сплетенные тела, двинулся к ней. Ноздри Гиацинты раздувались, она жадно вдыхала чадный воздух, насыщенный испарениями потных тел и дурманящим смрадом курений.
— Вот он — ни с чем не сравнимый запах шабаша! — процедила она сквозь зубы.
— Ну идете вы наконец?
Гиацинта словно проснулась. На секунду она заколебалась, но потом молча последовала за ним.
Дюрталю пришлось протискиваться сквозь толпу, отбиваясь локтями от женщин, которые, оскалив зубы, готовы были броситься на них и укусить. Подталкивая госпожу Шантелув к выходу, он пересек переднюю и, так как будка привратника пустовала, сам открыл дверь и очутился на улице…
Набрав полную грудь воздуха, Дюрталь судорожно сглотнул. Гиацинта неподвижно стояла в темноте, прислонившись к стене.
Он взглянул на нее.
— Признайтесь, ведь вам хочется вернуться? — В его голосе достаточно явственно звучали брезгливые нотки.
— Нет, — с усилием ответила Гиацинта. — Но такие сцены доводят меня до изнеможения. Я как в чаду, у меня кружится голова, мне бы стакан воды…
Опираясь на его руку, она пошла вверх по улице к светящейся в темноте витрине винной лавки. Заведение было явно злачным: небольшая зальца с грубыми деревянными столами и колченогими скамьями, обшарпанным цинковым прилавком, местом для игры в кости и фиолетовыми жбанами, неуклюже громоздившимися в глубине. Под потолком горел газовый рожок в виде буквы «U».
При виде Дюрталя и его спутницы два игравших в карты землекопа обернулись и прыснули со смеху. Хозяин невозмутимо извлек изо рта носогрейку и сплюнул на песок — казалось, появление в его притоне такой элегантной дамы ничуть не удивило виноторговца. Наблюдавшему за ним Дюрталю даже почудилось, что они с госпожой Шантелув подмигнули друг другу.
Хозяин зажег свечу и конфиденциальным шепотом сообщил:
— Сударь, здесь на вас будут пялить глаза. Я отведу вас в комнату, где вам никто не помешает.
— Прятаться из-за стакана воды! — с досадой бросил Дюрталь.
Но Гиацинта, быстро взбежав по винтовой лестнице, уже вошла в сырую комнату с ободранными обоями, вместо которых к стенам большими булавками были прикреплены картинки из иллюстрированных журналов. Выложенный битой плиткой пол дополнял нерадостную картину этой конуры, вся обстановка которой состояла из продавленной кровати без полога, выщербленного горшка, стола, таза и двух стульев.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Этот собор — компендиум неба и земли; он показывает нам сплоченные ряды небесных жителей: пророков, патриархов, ангелов и святых, освящая их прозрачными телами внутренность храма, воспевая славу Матери и Сыну…» — писал французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) в третьей части своей знаменитой трилогии — романе «Собор» (1898). Книга относится к «католическому» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и две предыдущие ее части: роман «Без дна» (Энигма, 2006) и роман «На пути» (Энигма, 2009)
На страницах романа французский писатель К. Ж. Гюисманс (1848–1907) вводит читателя в страшный, но в то же время притягательный своей неизвестностью мир черных месс, ведьм, т. е. в мир, где царит сам Сатана. Один из героев романа — маршал Франции Жиль де Рэ знаком читателям по роману Ж. Бенцони «Катрин». Непростую историю этого страшного человека, чье имя и деяния сохранились в памяти людской, через века поведал нам автор.
"Там внизу, или бездна" - один из самых мрачных и страшных романов Гюисманса. Здесь есть все: леденящие душу подробности о кровожадном Жиле де Рэ, тайны алхимиков, сатанинские мессы, философские споры. Один из главных персонажей романа писатель Дюрталь - легко узнаваемый двойник автора. Появление романа Альфреда де Мюссе "Гамиани или две ночи сладострастия" на книжном прилавке произвело ошеломляющее впечатление на современников. Лишь немногие знатоки и ценители сумели разглядеть в скандальном произведении своеобразную и тонкую пародию на изжившие себя литературные каноны романтизма.
(нидерл. Joris-Karl Huysmans; имя по-французски — Шарль-Жорж-Мари́ Гюисма́нс, фр. Charles-Georges-Marie Huysmans) — французский писатель. Голландец по происхождению.В трехтомник ярчайшего французского романиста Жориса Карла Гюисманса (1848—1907) вошли самые известные его романы, характеризующие все периоды творчества писателя. Свою литературную деятельность Гюисманс начал как натуралист, последователь Э. Золя. В своих ранних произведениях «Марта» (1876) и «Парижские арабески» он скрупулезно описал жизнь социальных низов Парижа.
«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006)
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881—1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В первый том вошел цикл новелл под общим названием «Цепь».
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
В четвертый том вошел роман «Сумерки божков» (1908), документальной основой которого послужили реальные события в артистическом мире Москвы и Петербурга. В персонажах романа узнавали Ф. И. Шаляпина и М. Горького (Берлога), С И. Морозова (Хлебенный) и др.
В 5 том собрания сочинений польской писательницы Элизы Ожешко вошли рассказы 1860-х — 1880-х годов:«В голодный год»,«Юлианка»,«Четырнадцатая часть»,«Нерадостная идиллия»,«Сильфида»,«Панна Антонина»,«Добрая пани»,«Романо′ва»,«А… В… С…»,«Тадеуш»,«Зимний вечер»,«Эхо»,«Дай цветочек»,«Одна сотая».
«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона».
В состав предлагаемых читателю избранных произведений австрийского писателя Густава Майринка (1868-1932) вошли роман «Голем» (1915) и рассказы, большая часть которых, рассеянная по периодической печати, не входила ни в один авторский сборник и никогда раньше на русский язык не переводилась. Настоящее собрание, предпринятое совместными усилиями издательств «Независимая газета» и «Энигма», преследует следующую цель - дать читателю адекватный перевод «Голема», так как, несмотря на то что в России это уникальное произведение переводилось дважды (в 1922 г.
Вампир… Воскресший из древних легенд и сказаний, он стал поистине одним из знамений XIX в., и кем бы ни был легендарный Носферату, а свой след в истории он оставил: его зловещие стигматы — две маленькие, цвета запекшейся крови точки — нетрудно разглядеть на всех жизненно важных артериях современной цивилизации…Издательство «Энигма» продолжает издание творческого наследия ирландского писателя Брэма Стокера и предлагает вниманию читателей никогда раньше не переводившийся на русский язык роман «Леди в саване» (1909), который весьма парадоксальным, «обманывающим горизонт читательского ожидания» образом развивает тему вампиризма, столь блистательно начатую автором в романе «Дракула» (1897).Пространный научный аппарат книги, наряду со статьями отечественных филологов, исследующих не только фольклорные влияния и литературные источники, вдохновившие Б.
«В начале был ужас» — так, наверное, начиналось бы Священное Писание по Ховарду Филлипсу Лавкрафту (1890–1937). «Страх — самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх — страх неведомого», — констатировал в эссе «Сверхъестественный ужас в литературе» один из самых странных писателей XX в., всеми своими произведениями подтверждая эту тезу.В состав сборника вошли признанные шедевры зловещих фантасмагорий Лавкрафта, в которых столь отчетливо и систематично прослеживаются некоторые доктринальные положения Золотой Зари, что у многих авторитетных комментаторов невольно возникала мысль о некой магической трансконтинентальной инспирации американского писателя тайным орденским знанием.