Без дна - [68]
— Ну что же, пойдемте, если вам так хочется, — сказала она, высвобождаясь из его объятий.
Дюрталь посторонился, пропуская ее в спальню, и, догадавшись, что Гиацинта хочет остаться одна, задернул занавеску, которая вместо двери разделяла комнаты.
Присев к камину, он задумался. Наверное, следовало разобрать постель, но это выглядело бы слишком грубо и прямолинейно. Ах, он совсем забыл про чайник! Дюрталь отнес его в туалет, поставил на столик, заодно поспешно поправил на полках пудреницы, одеколоны, расчески и, вернувшись в кабинет, прислушался.
Она почти не шумела и ходила так, словно рядом был покойник, на цыпочках. Потом задула свечи — теперь спальню освещали лишь красноватые угли в очаге.
Дюрталь чувствовал себя разбитым, возбуждение спало, губы и глаза Гиацинты больше не привлекали его. Она превратилась в обыкновенную женщину, которая, как и любая другая, разоблачается, придя к мужчине. Воспоминание о подобных сценах удручало Дюрталя. Девицы на ночь тоже скользили по ковру, чтобы их не услышали, и, задев кувшин с водой или таз, на мгновение стыдливо замирали. И к чему все это? Теперь, когда она согласилась, у него пропало всякое желание. Обычно разочарование приходит после того, как удовлетворишь свою страсть, а тут оно настигло его в самый неподходящий момент. Дюрталь расстроился чуть не до слез.
Испуганный Муш, не находивший себе места, скользнул под занавеску и, подскочив к хозяину, прыгнул к нему на колени. Дюрталь машинально гладил его и думал: «Она поистине была права, когда отговаривала меня от близости. Дурацкое, дикое положение. Не надо мне было настаивать, впрочем, Гиацинта сама виновата, ведь зачем-то она пришла. И какая глупость — обуздывать порывы страсти отсрочками. Какая она, право, неловкая. Только что, когда я ее обнимал, мое желание было таким сильным, таким страстным, а теперь… На кого я теперь похож? На новоиспеченного мужа, желторотого птенца. О господи, ну и влип!»
Дюрталь прислушался: шорох в спальне стих. Легла, надо идти… С платьем ей, должно быть, пришлось повозиться… Ну и не надевала бы этот дурацкий корсет!
Дюрталь, отдернув портьеру, вошел в спальню…
Госпожа Шантелув зарылась в перину. Ее рот был приоткрыт, веки сомкнуты; но он заметил, что она подсматривала сквозь полуопущенные ресницы. Дюрталь присел на край кровати. Гиацинта съежилась, подтянув одеяло к подбородку.
— Вам холодно, дорогая?
— Нет.
Она широко раскрыла свои мерцающие глаза. Косясь на Гиацинту, Дюрталь отодвинулся в тень и разделся. Время от времени вспыхивали тлеющие головешки, освещая комнату багряным светом. Дюрталь юркнул в постель.
Казалось, он сжимал мертвую, холод ее тела передался и ему, но губы Гиацинты, впившиеся в его губы, пылали неистовым пламенем. Тонкое и гибкое, как лиана, тело прильнуло к Дюрталю. Он не мог ни шевельнуться, ни вымолвить слово — Гиацинта покрывала его лицо поцелуями. Все же Дюрталю удалось немного отодвинуться и обхватить ее свободной рукой. Сыпавшиеся на него градом жгучие поцелуи не давали ему вздохнуть. Внезапно его тело расслабилось, и он отстранился, так, разумеется, и не достигнув желаемого…
— Я вас ненавижу, — прошептала Гиацинта.
— Почему?
— Ненавижу!
«И я тоже», — чуть не сорвалось у него с языка.
Дюрталь совсем отчаялся — чего бы он сейчас только не дал, лишь бы она оделась и убралась восвояси.
Огонь в камине погас, и спальня погрузилась во мрак. Дюрталь успокоился и, облокотившись на подушки, всматривался во тьму, пытаясь разглядеть свою ночную рубашку, так как накрахмаленная сорочка, которая была на нем, коробилась и ломалась. Наконец он понял, что необходимую ему вещь подмяла под себя Гиацинта. Проклятие, постельное белье сбилось, простыни смяты, придется всю ночь мерзнуть, ведь в полусне так трудно решиться скинуть одеяло и поправить постель.
Тут Гиацинта снова заключила его в объятия. На сей раз Дюрталь взял инициативу в свои руки и властными ласками сломил Гиацинту. Чужим грудным, низким голосом она выкрикивала непристойные слова, а потом, изнемогая от наслаждения, заплетающимся языком залепетала:
— Дорогой мой… любимый… Нет, это уже слишком…
И тогда в приливе какого-то щекочущего нервы возбуждения он покорил извивающееся тело, испытывая странное ощущение, словно его раскаленная плоть пронзала пузырь со льдом…
Рухнув ничком, обессиленный Дюрталь, задыхаясь, хватал ртом воздух. Он был удивлен и испуган, подобные развлечения изматывали и ужасали его. Наконец, перешагнув через Гиацинту, он выпрыгнул из кровати и зажег свечи. Кот неподвижно стоял на комоде и переводил взгляд с хозяина на гостью. В его черных зрачках Дюрталю почудилась насмешка, и он в раздражении прогнал животное прочь. Потом подбросил в камин дров, оделся и собрался было оставить Гиацинту одну. Но та нежно окликнула его уже своим обычным голосом.
Дюрталь подошел к постели. Гиацинта повисла на его шее, пытаясь обнять, но ее утомленные любовной схваткой руки тут же упали на одеяло.
— Свершилось… Теперь вы будете любить меня еще сильнее.
Ответить Дюрталь не отважился. Разочарование было полным! Последовавшая близость была под стать предшествующему отсутствию желания.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Этот собор — компендиум неба и земли; он показывает нам сплоченные ряды небесных жителей: пророков, патриархов, ангелов и святых, освящая их прозрачными телами внутренность храма, воспевая славу Матери и Сыну…» — писал французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) в третьей части своей знаменитой трилогии — романе «Собор» (1898). Книга относится к «католическому» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и две предыдущие ее части: роман «Без дна» (Энигма, 2006) и роман «На пути» (Энигма, 2009)
На страницах романа французский писатель К. Ж. Гюисманс (1848–1907) вводит читателя в страшный, но в то же время притягательный своей неизвестностью мир черных месс, ведьм, т. е. в мир, где царит сам Сатана. Один из героев романа — маршал Франции Жиль де Рэ знаком читателям по роману Ж. Бенцони «Катрин». Непростую историю этого страшного человека, чье имя и деяния сохранились в памяти людской, через века поведал нам автор.
"Там внизу, или бездна" - один из самых мрачных и страшных романов Гюисманса. Здесь есть все: леденящие душу подробности о кровожадном Жиле де Рэ, тайны алхимиков, сатанинские мессы, философские споры. Один из главных персонажей романа писатель Дюрталь - легко узнаваемый двойник автора. Появление романа Альфреда де Мюссе "Гамиани или две ночи сладострастия" на книжном прилавке произвело ошеломляющее впечатление на современников. Лишь немногие знатоки и ценители сумели разглядеть в скандальном произведении своеобразную и тонкую пародию на изжившие себя литературные каноны романтизма.
(нидерл. Joris-Karl Huysmans; имя по-французски — Шарль-Жорж-Мари́ Гюисма́нс, фр. Charles-Georges-Marie Huysmans) — французский писатель. Голландец по происхождению.В трехтомник ярчайшего французского романиста Жориса Карла Гюисманса (1848—1907) вошли самые известные его романы, характеризующие все периоды творчества писателя. Свою литературную деятельность Гюисманс начал как натуралист, последователь Э. Золя. В своих ранних произведениях «Марта» (1876) и «Парижские арабески» он скрупулезно описал жизнь социальных низов Парижа.
«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006)
«В романах "Мистер Бантинг" (1940) и "Мистер Бантинг в дни войны" (1941), объединенных под общим названием "Мистер Бантинг в дни мира и войны", английский патриотизм воплощен в образе недалекого обывателя, чем затушевывается вопрос о целях и задачах Великобритании во 2-й мировой войне.»В книге представлено жизнеописание средней английской семьи в период незадолго до Второй мировой войны и в начале войны.
Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.Эта книга издавалась в 2005 году (главы "Джимми" в переводе ОП), в текущей версии (все главы в переводе ОП) эта книжка ранее не издавалась.И далее, видимо, издана не будет ...To Colem, with love.
В истории финской литературы XX века за Эйно Лейно (Эйно Печальным) прочно закрепилась слава первого поэта. Однако творчество Лейно вышло за пределы одной страны, перестав быть только национальным достоянием. Литературное наследие «великого художника слова», как называл Лейно Максим Горький, в значительной мере обогатило европейскую духовную культуру. И хотя со дня рождения Эйно Лейно минуло почти 130 лет, лучшие его стихотворения по-прежнему живут, и финский язык звучит в них прекрасной мелодией. Настоящее издание впервые знакомит читателей с творчеством финского писателя в столь полном объеме, в книгу включены как его поэтические, так и прозаические произведения.
Иренео Фунес помнил все. Обретя эту способность в 19 лет, благодаря серьезной травме, приведшей к параличу, он мог воссоздать в памяти любой прожитый им день. Мир Фунеса был невыносимо четким…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений.
«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона».
В состав предлагаемых читателю избранных произведений австрийского писателя Густава Майринка (1868-1932) вошли роман «Голем» (1915) и рассказы, большая часть которых, рассеянная по периодической печати, не входила ни в один авторский сборник и никогда раньше на русский язык не переводилась. Настоящее собрание, предпринятое совместными усилиями издательств «Независимая газета» и «Энигма», преследует следующую цель - дать читателю адекватный перевод «Голема», так как, несмотря на то что в России это уникальное произведение переводилось дважды (в 1922 г.
Вампир… Воскресший из древних легенд и сказаний, он стал поистине одним из знамений XIX в., и кем бы ни был легендарный Носферату, а свой след в истории он оставил: его зловещие стигматы — две маленькие, цвета запекшейся крови точки — нетрудно разглядеть на всех жизненно важных артериях современной цивилизации…Издательство «Энигма» продолжает издание творческого наследия ирландского писателя Брэма Стокера и предлагает вниманию читателей никогда раньше не переводившийся на русский язык роман «Леди в саване» (1909), который весьма парадоксальным, «обманывающим горизонт читательского ожидания» образом развивает тему вампиризма, столь блистательно начатую автором в романе «Дракула» (1897).Пространный научный аппарат книги, наряду со статьями отечественных филологов, исследующих не только фольклорные влияния и литературные источники, вдохновившие Б.
«В начале был ужас» — так, наверное, начиналось бы Священное Писание по Ховарду Филлипсу Лавкрафту (1890–1937). «Страх — самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх — страх неведомого», — констатировал в эссе «Сверхъестественный ужас в литературе» один из самых странных писателей XX в., всеми своими произведениями подтверждая эту тезу.В состав сборника вошли признанные шедевры зловещих фантасмагорий Лавкрафта, в которых столь отчетливо и систематично прослеживаются некоторые доктринальные положения Золотой Зари, что у многих авторитетных комментаторов невольно возникала мысль о некой магической трансконтинентальной инспирации американского писателя тайным орденским знанием.