Без аккомпанемента - [40]

— Я очень хотел, чтобы ты ее послушала. Мне становится спокойно уже от одной мысли о том, что ты слышала эту музыку.

Я исподлобья посмотрела на Ватару. Хотелось заплакать, но слез не было. Едва разомкнув губы, я позвала:

— Ватару-сан…

— Что?

— Скажи мне, что тебя мучает?

Ватару по обыкновению состроил такую гримасу, будто сюсюкался с маленьким ребенком, и сдержанно усмехнулся.

— А что, со стороны кажется, что меня что-то мучает?

— Да, кажется, — уверенно ответила я. — Причем постоянно. Когда ты смеешься, что-нибудь увлеченно рассказываешь, ешь, пьешь — всегда кажется, что твоя голова занята какими-то совершенно другими мыслями. Ты всегда где-то далеко. Как бы я ни пыталась тебя удержать, я чувствую, что ты все равно уносишься от меня все дальше и дальше. И чем больше времени мы проводим вместе, тем сильнее я это чувствую. Как будто половинку себя ты оставил где-то совсем в другом мире…

Наверное, я слишком долго держала это в себе, потому что слова из меня стали сыпаться, как из рога изобилия. Со всей прямотой, может быть, даже несколько излишней, я выложила Ватару все, что о нем думала. Сердясь на себя за неумение выражаться менее абстрактными фразами, я, тем не менее, как могла старалась рассказать Ватару о той невидимой оболочке, которая окружала его со всех сторон, не упоминая при этом ни о Юноскэ, ни о Сэцуко.

Уже не помню, с каким лицом Ватару слушал тогда мой монолог. Я видела только его глаза, которые постепенно утрачивали поволоку и блеск, превращаясь в два обычных черных озерца, но даже это не могло остановить поток слов, помимо воли срывавшихся с моего языка.

Внезапно я обнаружила, что «Патетическая» уже закончилась. Заметив, что произносимые мною слова повисают и растворяются в тишине комнаты, я тут же прикрыла рот. Стоявший на печке чайник со свистом выпускал облачка пара. Несмотря на то, что время едва перевалило за пять часов, на улице уже было совсем темно.

— Прости меня, — сказала я. — Сама не знаю, зачем я это сказала. Забудь.

Протянув руку к столу, застеленному кружевной скатертью, я взяла чашку и одним глотком допила остатки чая. Чай уже остыл, и я почувствовала лишь вкус скопившейся на дне лимонной мякоти и сахара.

Как только я собралась поставить чашку обратно на стол, Ватару вдруг обнял меня с такой силой, что мне стало больно. От неожиданности чашка выпала из моих рук, но Ватару продолжал сжимать меня в объятьях.

Его тело стало твердым, как бетон. У меня не было никаких причин для сопротивления, более того, где-то в глубине души я даже надеялась на то, что в этот раз он будет вести себя именно так — грубо и порывисто, но тем не менее я все равно начала отталкивать его, упираясь руками в напрягшуюся грудь.

Однако Ватару даже не шелохнулся. И в следующую секунду он уже опрокинул меня на кровать.

Его лицо оказалось прямо над моими пылающими щеками. Он смотрел на меня сверху вниз так, как будто я его чем-то рассердила. Из пересохших губ, маячивших на уровне моих глаз, начали вырываться сдавленные стоны. Ватару на мгновение закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Снова распахнув глаза, он накрыл мой рот своими губами, а я, сгорая от желания, обвила руками его шею.

Даже сейчас я отчетливо помню, как двигалась рука Ватару, когда он пытался расстегнуть на мне лифчик. Он запустил руку под мою мохеровую кофту и, словно костоправ, начал с силой давить на позвонки в поисках застежки. Крючки никак не хотели расстегиваться. Добавляя фарса происходящему, я выгнулась дугой, освобождая пространство между спиной и одеждой, чтобы эти крючки легче было отсоединить. Потная ладонь Ватару неумело скользнула в это пространство, но справиться с застежкой ему так и не удалось.

Мне стало неприятно и я отклонилась в сторону. Махнув рукой на крючки, Ватару начал трогать мои груди через блузку. Пуговицы на блузке расстегнулись. Ватару грубо сдвинул лифчик вверх, обеими руками обнажил мои груди и, все еще стоя на четвереньках, пристально посмотрел на меня. Его ноздри конвульсивно подергивались. Мне казалось, что я готова лишиться чувств, и представляла, будто я страдающая анемией девушка, упавшая в обморок в примерочной магазина нижнего белья во время примерки лифчика.

Ватару закрыл глаза. Потом стиснул зубы. Из-за стиснутых зубов раздался какой-то странный, печальный звук. Внезапно он издал что-то вроде звериного рыка и мигом взгромоздился на меня верхом. Блузка слетела вниз. Ватару стал водить по моей коже губами, слегка покусывая и одновременно пытаясь обеими руками задрать подол моей юбки.

Кроватные пружины натужно заскрипели. Ничего уже не соображая, я стала тихонько им подвывать. Ватару был похож на подростка, который совершенно не знал, что он намерен делать дальше. В нем чувствовалась та особая юношеская растерянность, которая возникает, когда человек в порыве безрассудства начинает что-то делать и вдруг забывает, чего именно ему хотелось, смущается, но все равно продолжает двигаться напролом.

Из-за его мягкой шевелюры я не видела ничего вокруг. Каким-то шестым чувством я вдруг поняла, что Ватару, наверное, никогда еще не имел телесной близости с женщиной. Но вслед за этим я сразу вспомнила о Сэцуко, и подумала, что он, должно быть, просто не мог заниматься плотской любовью ни с кем, кроме своей сестры.