Бьется пульс Конго - [35]

Он знает, где что плохо. Я имел много возможностей научиться этому. Со мной работал конголезский врач. Любознательный, старательный, заботливый. На свое скромное жалованье он содержал большую семью. Он выполнял у нас обязанности директора. Быть директором больницы на четыреста коек нелегко даже в Европе, что же говорить о Конго, где почти всегда все еn раnnе!

Однажды он пришел ко мне.

— Я хотел бы присутствовать при ваших операциях.

— Пожалуйста! Но это отнимет у вас много времени. И к тому же вы ведь, кажется, терапевт?

— Я врач-практик. Я не хочу стать хирургом, но мне надо уметь оперировать. Здесь врач должен уметь как можно больше. Никакая специализация не помогает, помогает только помощь больному. Приходит больной с переломом и требует: «Монганга, помоги!», а я вынужден посылать его к вам, и больной думает: «Наш африканский врач вовсе не врач». А ведь я здесь для того, чтобы помогать своим соотечественникам.

Через год он уже оперировал не только переломы. Учился он быстро. Как сейчас вижу его сияющее от счастья лицо, когда он сделал первое кесарево сечение и дал миру нового гражданина.

Кстати, знаете ли вы, что новорожденный африканец вовсе не черный? Он рождается светлым и медленно темнеет в первые дни жизни.

Африканские врачи и фельдшеры в общем люди очень способные. Разъезжая по провинции Квилу, я видел многих ассистентов, которые в отдаленных пунктах сами делали операции. Я знал в Дунгу ассистента, который запросто удалял слепую кишку, а в больнице в Булунгу, где больше года не было врача, ассистент имел на своем счету не одно кесарево сечение.

А вот новые директора часто бывали нерадивы, злоупотребляли своим положением. Многим власть вскружила голову, они становились маленькими диктаторами.

Однажды гвинейский коллега пригласил меня на консультацию в легочный санаторий в Мозанго. Мы проехали около сорока километров по огромной равнине, покрытой желтой, иссохшей травой. Перед самым Мозанго жители подожгли степь. Мы промчались несколько километров на большой скорости по огненному морю, испытывая странную тяжесть в желудке. Директор санатория, мужчина лет тридцати, не больше, встретил нас улыбаясь. Мой коллега спросил:

— Вы знали, что тут жгут траву?

— Да. Время от времени здесь это делают.

— Надо было нас предупредить, мы бы отложили визит.

— Зачем? Ваш визит был назначен на сегодня, — сказал директор высокомерно. — Для вас, иностранцев, это ведь пустяки.

Мой коллега промолчал. Я спросил его потом:

— Почему вы не ответили? Я бы сказал этому дураку, что я о нем думаю.

— Бесполезно, господин коллега. Он здесь высший закон, как он сам говорит.

— Разве он не подчиняется вам, врачу?

— Для него я иностранец. Он делает все, что хочет. В его подчинении аптека санатория, он увольняет неугодных ему врачей и выписывает больных по своему усмотрению. Я не могу ему приказывать.

Знакомая песня! Мне тоже было нелегко, когда я пытался запретить санитарам «самообслуживание» в больничной аптеке или ввести ночные дежурства. Даже новый директор — и гот не мог ничего сделать!

— До сих пор нет ночных дежурств, господин директор, несмотря на ваше распоряжение, это, — бывало, говорил я, — грубое нарушение дисциплины.

— Я составлю расписание дежурств.

— Никто с ним не считается. Вас не трогает, что ваши распоряжения не выполняются?

— Я не могу приказывать. Приказывали бельгийцы.

— Но вы же директор?

— Но я не колониалист.

— Значит, если я что-нибудь прикажу, то я колониалист?

— Вы можете себе это позволить. От белых привыкли получать приказания.

Это было неплохо сказано. Я решил зайти с другой стороны.

— Но вы же можете заставить уважать себя!

— Что вы! Я здесь чужой.

— Как, разве вы не конголезец?

— Да, конечно, но я из Бунин, это другая область.

Санитары делали все, что хотели. Раньше дипломированные санитары имели право вести небольшую частную практику, если получали от врача так называемое патронажное свидетельство, гарантировавшее минимальный контроль над их деятельностью. Теперь они занимались частной практикой на свой страх и риск. Можно себе представить результат. Лечение больные получали весьма сомнительное, но зато их бессовестно обирали. Не удивительно, что многие санитары стремились уйти из больницы и заняться исключительно частной практикой. Иногда доходило до абсурда. В Инонго ко мне на прием пришел молодой человек, уселся и сказал:

— Господин коллега, мне нужно удостоверение.

— Вы врач?

— Нет, я санитар. Мне нужно удостоверение, что я могу лечить мой народ.

Эта напыщенная манера выражаться озадачила меня.

— Но у вас ведь есть диплом.

— Конечно. Но министр финансов отказал мне в лицензии на частную практику.

— Наверное, у него есть для этого основания.

— Если вы подпишете удостоверение, они отпадут.

Не желая казаться нелюбезным, я сказал:

— Покажите мне ваш диплом.

Он обещал показать его на следующий день. И действительно, пришел и принес диплом… помощника санитара.

— Это не дает права частной практики.

— Какое это имеет значение? Вы подпишете, и все будет в порядке.

— Но это же противозаконно.

— Ба! В Леопольдвиле все врачи выдают удостоверения за деньги.

— Вы обратились не по тому адресу, — сказал я ледяным тоном.