Бетанкур - [30]

Матадор должен был нанести смертельный удар только в то место, где заканчивалась шея и начинался спинной хребет. При этом удар должен быть обязательно сверху вниз. Сделать такое даже опытному тореадору всегда очень непросто. Бетанкур, сидевший в первых рядах на теневой стороне амфитеатра, заметил, что шпага матадора была недлинна, но достаточно широка, толстая и острая с обеих сторон.

Какое-то время бык и матадор стояли как вкопанные и смотрели друг на друга. Всё это походило на странный поединок между человеком и природой. Затем бык, грозно тряся головой, словно что-то почувствовав, заскреб копытом землю и неожиданно, заходя с боку, устремился на матадора. Но тот почти незаметным движением корпуса уклонился от мощного удара, способного легко снести целый деревянный забор. И через мгновение нанес быку смертельный удар в загривок. Семь тысяч зрителей вскочили с мест и словно окаменели. Они ожидали, что схватка продлится ещё несколько минут и тореадор ещё не готов для смертельного удара. Однако бык застыл на месте, ноги его задрожали, но ещё не подогнулись, с шеи на песок засочилась темная, густая кровь. Бык стоял неподвижно около минуты, а затем упал замертво. После чего дикий, необузданный энтузиазм овладел зрителями, словно каждый из них только что сам избежал смертельной угрозы и чудом остался жив.

После увиденной в Севилье корриды несколько лет Бетанкур не мог попасть на зрелище, так ему понравившееся. Карл III презирал людей, участвующих в корриде, и в 1778 издал специальный указ, запрещающий убивать быков во время представления. Но в Андалусии этот указ, по каким-то неведомым причинам, в силу вошел не сразу, и Августин смог увидеть великолепное зрелище.

Бетанкур прожил в Севилье три дня. Его очаровал этот город со своими маленькими и узкими улочками, где низкие балконы чуть ли не соприкасались друг с другом, где жил ещё дух великого художника Бартоломё Эстебана Мурильо и где испанская культура плавно перетекала в мавританскую и наоборот. В каждом дворе была естественная крыша из винограда и обязательно маленький фонтанчик. Днем город был пуст: окна и балконы закрыты ставнями, словно все куда-то уехали. Однако с приходом темноты всё оживало. Улицы наполнялись звуками, повсюду слышался гитарный звон и песни, дворы освещались лампами, а струи фонтанов таинственно журчали при лунном свете. В каждом раскрытом окне сияли сразу несколько пар прекрасных женских глаз. Только в Севилье можно было встретить особый тип андалузской женщины — morenas. Их называли так за цвет кожи — бронзовый от загара. Они составляли аристократию города. Бетанкур влюбился не в одну из них, а сразу в весь город.

В Севилье он познакомился с творчеством Мурильо, о его картинах он много слышал, но никогда не видел. Живопись художника, особенно религиозная, произвела на него огромное впечатление. Никто ещё, по мнению Бетанкура, не выражал так проникновенно религиозный экстаз, как это сделал Мурильо. Его работы были в соборах Святого Леандра и Святого Исидора. Бетанкур посетил несколько монастырей, в том числе и капуцинов, где насладился произведениями художника. Среди них он обнаружил «Пречистую Деву во славе», «Святого Антония с Младенцем-Спасителем», «Святого Франциска в экстазе»…

Религиозная живопись Мурильо поразила его. Она была страстной, пламенной, замирающей в религиозном восторге мистических видений и одновременно не враждебной светскому миру, нежной и любящей во всех своих проявлениях. Бетанкур был потрясен: откуда у севильского художника, никогда не бывавшего в Италии, столько мастерства и таланта?

Монахи капуцинского монастыря рассказали Бетанкуру, что до двадцати четырех лет Мурильо был беден, как церковная крыса, и писал на маленьких дощечках образа Божией Матери, которые потом дюжинами отправлялись в испанские колонии и сбывались там мексиканским индейцам, которых католические священники обращали в новую веру. Но когда Мурильо впервые увидел портрет, писанный кистью Веласкеса, судьба его круто изменилась. Он понял, что живописи нужно много и серьезно учиться. Накопив денег и получив из монастыря рекомендательное письмо, он отправился в Мадрид, где поступил в ученики к знаменитому испанскому живописцу, также выходцу из Севильи — Диего Родригесу де Сильва-и-Веласкес. В Севилье Бетанкур ещё не знал, какое влияние в будущем окажут на его творчество два этих великих мастера.

МАДРИД

В Мадриде Августин встретился с родственником по материнской линии, Эстанислао де Луго и Молина, директором Королевского учебного заведения Сан-Исидор и членом Королевского высшего совета по делам Индий. Поэтому неудивительно, что, имея рекомендательные письма от родителей, Августин тут же получил стипендию от Индийской компании и уже 7 января 1779 года приступил к занятиям в школе Сан-Исидор, где на первом курсе преподавали арифметику, алгебру, геометрию и тригонометрию. Через полгода он с блеском выдержал экзамен по всем предметам перед комиссией. Возглавлял её известный испанский математик дон Висенте Дуран-и-Сакристан. Сдать экзамен этому человеку, да ещё и с блеском, было делом чрезвычайно трудным, однако Августин выдержал испытание.