Бета семь при ближайшем рассмотрении - [17]

– Я дам тебе прекрасное новое тело кирда, я оставлю тебе волю, только вспомни.

– Я не смогу вспомнить, потому что… я уже сказал тебе…

– Ты вспомнишь, я смогу подключить к твоему сознанию дополнительные схемы, я оживлю твою память.

– Нет… я не вспомню, потому что… не хочу вспоминать.

– Но почему, Крус? Я не понимаю тебя. Ты считался мудрецом, и ты не раз помогал мне разумными советами.

– Мы говорим на разных языках.

– Мы говорим на одном языке – языке разума и логики. Другого языка у мыслящих существ быть не может.

– Может, Мозг, может. Ты знаешь, что такое страх?

– Страх? Что это?

– Это чувство, которое…

– Что такое чувство?

– Это… я все забыл, забыл…

– Вспомни.

– Ты мыслишь логически. Ты получаешь информацию и на основании ее делаешь наиболее логичное заключение. Мы же, когда были живы, тоже получали информацию из окружающего мира, но относились к ней, оценивали ее индивидуально…

– Разве информация не однозначна?

– Для живых – нет.

– Ты упомянул слово «страх»…

– Допустим, кирд видит, что он попал в опасное положение. Как он реагирует?

– Стремится выйти из него.

– А если он знает, видит, что выхода нет?

– Он ждет конца.

– Спокойно?

– Не понимаю. А как еще можно ждать? Какова альтернатива понятию «спокойно»?

– Альтернатива спокойствию и есть чувство.

– Ты ничего не объяснил, Крус. Вернись в настоящий мир, Крус, ты вспомнишь.

– Нет, я боюсь… Здесь, в Хранилище, мы спокойны. Мы тихо скользим по замороженным цепям, маленькие облачка электронов, которые несут в своем узоре то, что осталось от нас. Это движение в вечной тишине, этот медленный беззвучный танец, когда мы неторопливо в тысячный или миллионный раз пережевываем то, что осталось от нашей прежней жизни, стало уже привычным. Большой мир страшен. Он обрушится на меня бессчетными раздражениями, постоянной необходимостью видеть, думать и решать… А память вернет горе.

– Я не понимаю тебя, Крус. Когда создавалось Хранилище, вы сами назвали его Временным. Вы умирали, зная, что ваше сознание сможет вернуться к жизни, как только появятся подходящие для вас тела.

– Да, мы назвали Хранилище Временным, но, попав в него, все чаще начинали называть его вечным.

– Почему?

– Потому что самые мудрые из нас поняли, что мертвые не могут вернуться к жизни.

– Но почему? Раз сознание не прервалось…

– Ты предлагаешь мне тело. Я пытаюсь представить себе, как я выйду из Хранилища, выйду в трехмерный мир. И я… содрогаюсь от ужаса.

– Ужаса?

– Я увижу мир, в котором когда-то жил. Теплый мир, который когда-то был населен другими вертами. Близкими мне существами. Прекрасный мир, ставший пустым и бес­смысленным. Я буду бродить по нему, заключенный в громыхающую металлическую оболочку, один. И это одиночество будет давить мне на плечи тяжким бременем. Я знаю, что тела кирдов прочны. Но и мое новое металлическое тело не выдержит такой ноши. Я знаю, что стал бы стремиться назад в Хранилище, в тихий хоровод моих товарищей. Нет, Мозг, я не хочу возвращаться в мир, в который не верю, которого боюсь, которому я не нужен…

– Я не понимаю тебя, Крус, но я подумаю над тем, что ты сказал о других мирах. Возвращайся в Хранилище.

– До свидания…

* * *

И вот длительная охота принесла, наконец, результаты. Гравитационный луч, почти исчерпавший все запасы энергии, принес в конце концов добычу. Три неведомых существа из другого мира уже второй день изучались на круглом стенде.

Накануне Двести семьдесят четвертый доложил об их четкой реакции на опасность. Он опускал потолок, создавая у существ впечатление, что они будут раздавлены, а приборы, вмонтированные в стены, изучали работу их мозга. Очевидно, эта реакция и была тем страхом, может быть, даже ужасом, о котором когда-то говорил ему Крус.

Это была странная, нелогичная реакция. Пришельцы не хотели погибать. Кирд тоже наделен инстинктом самосохранения, он тоже стремится избегать опасности, но, когда он видит, что выхода нет, он просто знает, что выхода нет.

Пришельцы видели, что будут раздавлены. Они понимали, что не смогут остановить потолок. Но не хотели мириться с такой уверенностью. Их мозг работал в странном режиме, в котором было мало логики. Главное – они не хотели смиряться с неизбежным.

Мозг думал. Может быть, это то, о чем говорил Крус. Может быть, логика не всесильна. Может быть, именно поэтому ничтожные дефы, жалкие существа с нарушенной работой логических схем, сплошь и рядом одерживали верх над кирдами. Это была нелепая мысль. Дефы, то есть кирды с дефектами управляющих и анализирующих устройств, в таком случае оказывались совершеннее неповрежденных собратьев. Это был абсурд, но абсурд, от которого нельзя было отмахиваться.

Мозг не ведал страха, он не был привержен какой-либо догме, кроме стремления сделать свою цивилизацию совершеннее. И он был готов экспериментировать.

Может быть, стоит попробовать наделить кирдов такой же реакцией, что продемонстрировали пришельцы. Крус называл ее страхом. Двести семьдесят четвертый доложил ему, что эта первая реакция очень четка, что приборы записали и проанализировали ее.

Мозг проверил, кто из кирдов, имевших опыт работы на центральной проверочной станции, сейчас свободен. После этого он отдал приказ Шестьдесят восьмому и Двадцать второму подготовить программы, включавшие в себя новую реакцию, зафиксированную приборами на круглом стенде, подготовить новые головы и начать смену их.