Бесы в погонах - [20]

И только в самом низу, ступив ногами на твердую, усыпанную щебнем землю, отец Василий понял: удалось!

* * *

Возвращение дочери в руки отца оказалось делом нелегким. Уже внизу в полной темноте их обоих чуть не подстрелил рубоповец, запоздало вспомнивший, что в элеваторе есть второй выход. Затем священник столкнулся с Макарычем, с отчаянием в голосе опрашивающим всех встречных, где Санька и не видел ли кто этого сукина сына. А потом отец Василий с трудом поставил Катерину на ноги перед отцом и с болью смотрел, как Роман трясущимися руками срывает с губ любимой дочки намертво вклеившийся скотч.

Позже, анализируя происшедшее, отец Василий придет к выводу, что во всей этой неразберухе виноват «личный фактор». Недаром хирурги избегают оперировать родственников. То же самое произошло и здесь. Сначала был шок от известия, что какие-то отморозки похитили невесту рубоповца, а это каждый мент воспринял как свою персональную беду. Затем все это помножилось на явное служебное неравнодушие Макарыча к самому молодому своему офицеру Саньке Мальцеву. Затем подъехал Роман, и это совершенно поменяло все акценты местами. Люди просто не выдержали таких душевных перегрузок и начали совершать ошибки одну за другой – чем дальше, тем больше.

Но, слава богу, все обошлось без жертв. Если, разумеется, не считать бандитов. Изрешеченный чьей-то очередью и упавший с высоты третьего этажа Жираф отдал душу на суд божий прямо на месте. А потом вынесли из башни и крепыша с перебитым носом, причем по всему выходило так, что его, раненного в живот, застрелил сам Жираф, видимо, чтобы устранить лишнего свидетеля. Так что в руках следствия оставались только два курьера, дружно вытиравших кровавые сопли с разбитых армейскими ботинками лиц.

– А ведь придется тебе, Роман, заявление нам писать, – нервно усмехнулся, глядя в лицо местечковому мафиози, немного успокоившийся Макарыч.

– Не дождешься, мусор, – сурово откликнулся Роман Григорьевич, прижимая к себе чудом уцелевшее дитя. – Вон у тебя подельники есть, их и колоть будешь; тебе это дело нравится, как я…

– Ладно! – гневно оборвал его Пасюк. – Хватит понты колотить! Последний раз спрашиваю! Гражданин Якубов, вы намерены писать заявление по состоявшемуся факту похищения вашей дочери?!

– Еще раз отвечаю: нет.

– Ну, как хотите. Свидетелей у нас и без вас много, а если перед братвой хотите чистеньким выглядеть, так поздно уже! Не выйдет! Вон она, твоя братва, в машине поездки в морг дожидается. А общественность так и так по-своему все поймет! – Макарыч произнес это слово «общественность» с таким презрением, что каждому стало ясно: сам он братву и за людей не считает.

– А это уж предоставьте мне, Андрей Макарович, – столь же ядовито откликнулся Роман. – С обществом я сам как-нибудь разведу, без вашей подмоги… Вы только одно мне объясните: какая сука вас сюда науськала?.. Будто я сам не разберусь. Неужто этот сукин поп?

Теперь, когда опасность миновала, он снова стал храбрым, забыл, с каким видом смотрел на верх элеватора…

– Да, Роман Григорьевич, это я милицию пригласил, – выступил вперед священник.

– А почему просто мне не сообщили? – заиграл желваками на скулах Роман.

– Когда мне нужно вылечиться от язвы, я не обращаюсь в похоронное агентство, – с достоинством ответил священник. – Я обращаюсь к хирургам.

Роман помрачнел. И, видимо, чтоб хоть как-то сохранить свое изрядно пострадавшее в словесной перепалке достоинство, наклонился к дочери.

– Да, кстати, – сказал он так, словно только что об этом вспомнил. – Что это за жених, Катерина?

– Это я, Роман Григорьевич, – выступил вперед Санька.

Макарыч яростно крякнул, а Роман сглотнул, уставился Саньке в глаза и снова сглотнул.

– Катя, – с ужасом затряс дочку за плечи Роман. – Это правда?! Ты связалась с мусором? С этой грязью?! С этим недоумком?

– Ты, короче, полегче с выражениями, козел! – загудели со всех сторон рубоповцы. – А то быстро в рог заработаешь!

Роман Григорьевич стремительно оглядел скорых на расправу бойцов, естественно, взял себя в руки, быстро и немного зло сунул залитую слезами дочку в машину, но перед тем, как сесть самому, повернулся к Макарычу:

– А ты, Андрюша, запомни: в мои семейные дела я никому не советую соваться. Я таких вещей не прощаю. Особенно тебе.

Андрей Макарович дождался, когда машина отъедет, и повернулся к Саньке.

– Пиши-ка ты рапорт по собственному, лейтенант Мальцев! – с горечью произнес он. – Думал я, нормальный пацан пришел ко мне служить, а оказалось… А! Да что там говорить!

* * *

Отец Василий приехал домой тихий и подавленный. Ольга кинула на мужа тревожный взгляд, но не сказала ни слова, а только поставила на плиту борщ и пошла наполнять ванную горячей водой.

«Почему все так неправильно? – думал он. – Неужели дочка мафиози менее заслуживает спасения из рук отморозков, чем невеста рубоповца? Тем более, когда это одна и та же ранимая и бессмертная душа… – И сам же себе отвечал: – Просто они очень много знают о ненависти и слишком мало о любви…» Это было невероятно банально и тем не менее оставалось единственной правдой.

Священник выключил газ, налил себе теплого, даже еще не разогревшегося постного борща и приступил к еде.