Бесы: Роман-предупреждение - [45]
139
Смердящая — «блаженная», ходившая всю жизнь, летом и зи мой, босая, в одной рубашке и говорить ни слова не умевшая; юродивая Лизавета из «Бесов» тоже блаженная, добровольно живущая за решеткой. Юродство у Достоевского — это и экстраординарное состо яние духа человека, дерзающего сказать то, о чем другие молчат. «Я, право, не знаю, как я все это теперь смею, но надо же кому-нибудь правду сказать… потому что никто здесь прав ды не хочет сказать…» — объясняет свою откровенность Алеша Карамазов и тут же получает ответ: «Вы… вы… вы маленький юродивый, вот вы кто!» Юродство князя Мышкина, Смеш ного — это простодушие, бескорыстие, мужество, честность, доброта, кротость, совестливость. Однако юродство как состояние духа имеет мало общего с юродством как образом жизни — и в «Бесах» тому есть не мало доказательств. Одно из самых серьезных — образ юроди вого Семена Яковлевича, подвизавшегося в роли блаженного и пророчествующего, который отнюдь не бедствовал «нищ и наг», а «проживал на покое, в довольстве и холе», в доме содержа щего его купца. Нет никаких сомнений в саркастическом отношении и автора к пророчествам юродивого, награждав шего одних посетителей кнутом (непристойной бранью), дру гих пряником (сахаром, деньгами) в зависимости от угадан ных пороков или добродетелей. Да и сам блаженный, разъевшийся на дармовых харчах, ленивый, безразличный, оставляет впечатление скорее шута-мистификатора, чем про- рока-ясновидца. Восклицания юродивого: «Миловзоры, мило- взоры», «елей, елей» — нелепы и бессмысленны, как ни стара ется придать им высокое значение монах-толмач. Примечательно, что записные тетради содержат подроб ную разработку этого эпизода, из которой видно, какие варианты бессмыслицы пробовал Достоевский: «кололацы», «голохвосты», «гоговахи», «новодумы», «пологруди» — вот пол ная коллекция изречений, приготовленных для Семена Яков левича автором. И здесь же, в записных тетрадях, дана убийственная характеристика как самого юродивого, так и его пророчеств: «Иван Яковлевич 1: «Кололацы». У него откро венные кололацы, а у вас (речь идет о Петре Верховен ском. — Л. С.) те же кололацы, но вы думаете, что вели чайшая мудрость» (11, 235). Как видим, шутовские мани пуляции юродствующего Семена Яковлевича поставлены на 1 Так, по имени своего прототипа Ивана Яковлевича Корейши, назывался Семен Яковлевич в записных тетрадях.
140
одну доску с политическим мошенничеством Петра Верхо венского и являют собой лжедеятельность, лжепророчества. Таким образом, профессиональное юродство дискредитирова но в романе, с него снят покров мистической тайны, чудес ного ясновидения, а сам юродивый изображен в высшей степени нелицеприятно 1. Можно ли на этом фоне говорить о «святом юродстве» Марьи Лебядкиной? Приведем еще одну параллель: Лебядкина, проклинающая самозванца Ставрогина, и юродивый Николка из «Бориса Годунова», трагедии о двойном самозванстве. Знаменитые реп лики Юродивого: «Николку маленькие дети обижают… Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича» и «Нельзя молиться за царя Ирода — богородица не велит» — воспри нимаются обычно как обличительные, а сам Николка — как глашатай народной правды, рупор авторских идей. Однако вспомним признание Пушкина: «Хоть она (трагедия. — Л. С.) и в хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого» 2. Не вмещал и не мог вместить несчастный Николка всей правды, всего пуш кинского замысла. Народ в «Борисе Годунове» безмолвствует, и даже Юродивый, которому дана древняя привилегия всех шутов и сумасшедших говорить что угодно, не заменяет ни народ, ни голос его. В голове у бедного Николки двоит ся и путается, реальность и фантазии не имеют ясных очер таний. И убийственное для царя Бориса обвинение соседству ет с наивно-жестокой просьбой: «Вели… зарезать…» У бедной Хромоножки, как мы помним, припадки «память отбивают, так что она после них все забывает, что сейчас было, и всегда время перепутывает… и нас принимает теперь за каких-нибудь иных, чем мы есть».
«Тут дьявол с Богом борется…»
Итак, хромая, одержимая, юродствующая. И, однако, имен но ей отдает Достоевский вдохновенные слова о земле — 1 «Жанровая сцена с посещением праздной публикой Семена Яковле вича, — отмечает В. Туниманов, — входит в общую картину постепенно нагне таемых кощунств, ведущих к трагическим убийствам и пожарищам» (см. его статью «Рассказчик в «Бесах» Достоевского». — В кн.: Исследования по поэти ке и стилистике. Л., 1972, с. 147). Заметим, кстати, что современная Достоев скому критика восприняла образ Семена Яковлевича и его «кололацы» как синоним косности, дикости и бессмыслицы. 2 Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 10-ти т., изд. 4-е, т. X. Письма. Л., 1979, с. 146.
141
«самые сокровенные, самые значительные, самые пророчествен- ные свои мысли» 1, «величайшее духовное сокровище» 2. Действительно, идея поклонения земле — одна из самых заветных у Достоевского, земля для него — это «высшая реальность и одновременно тот мир, где протекает земная жизнь духа, достигшего состояния истинной свободы… Это третье царство — царство любви, а потому и полной свободы, царство вечной радости и веселья» 3. В «Объявлении о под писке на журнал «Время» на 1862 год» говорилось: «Слу чается, что переселенцы, когда идут за тысячи верст со старого места на новое, плачут, целуют Землю, на которой родились их отцы и деды; им кажется неблагодарностью покинуть старую почву — старую мать их, за то, что иссякли и иссохли сосцы ее, их кормившие. Они берут с собой в дорогу по горсти старой земли, как святыню, чтоб завещать эту свя тыню своим правнукам, в вечное, благоговейное воспоми нание» (19, 148). Земля свята; с ней связаны идеалы народной правды, ей поклоняются грешные и праведные. Соня посылает Рас- кольникова целовать землю, которую он осквернил убийством; старец Зосима учит: «Землю целуй и неустанно, ненасытимо люби…»; Алеша Карамазов целует ее, «плача, рыдая и обливая своими слезами», и исступленно клянется любить ее во веки веков. Такому же проникновенному отношению к матери-земле научилась от старицы и Хромоножка: «Запало мне тогда это слово. Стала я с тех пор на молитве, творя земной поклон, каждый раз землю целовать, сама целую и плачу». И однако же идея «целования земли», связанная со мно гими персонажами Достоевского, в том числе и с Хромо ножкой, не исчерпывает их характеров; она составляет важ нейшую, но лишь одну сторону их существования. Вера в пророчество старицы, непритязательная, искренняя молитва «просветляет» облик Хромоножки. Шатов и Хроникер застали Марью Тимофеевну в одну из светлых, спокойных и радостных минут: «Тихие, ласковые, серые глаза ее были и теперь еще замечательны; что-то мечтательное и искреннее светилось в ее тихом, почти радост ном взгляде». «Странно, — отметил Хроникер, — что вместо 1 Булгаков С. Русская трагедия, с. 9—10. 2 Мочульский К. Достоевский. Жизнь и творчество, с. 384. 3 Энгельгардт Б. Идеологический роман Достоевского. — В кн.: Ф. М. Достоевский. Статьи и материалы. Сб. 2, под ред. А. С. Долинина. Л.—М., 1924, с. 93.
"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок.
Александр Исаевич Солженицын — редкий в современной словесности пример писателя-трибуна, писателя-моралиста. Его биография вместила в себя войну и лагеря, Нобелевскую премию и преследования, завершившиеся изгнанием из СССР. 20 лет, проведенные в эмиграции, не разорвали связь Солженицына с родиной — сразу после триумфального возвращения в Москву он включился в общественную жизнь, напряженно размышляя о том, «как нам обустроить Россию». Не смягчая выражений, не стараясь угодить власть имущим, он много раз вызывал на себя огонь критики справа и слева, но сохранил высокий моральный авторитет и звание живого классика современной русской литературы.К 90-летию А.И.Солженицына приурочен выход его первой полной биографии, созданной известной писательницей и историком литературы Л.И.Сараскиной на основе уникальных архивных документов, бесед с самим Солженицыным и членами его семьи.
«Трудно было быть более в гибели, но работа меня вынесла…» Литературное признание Достоевского, воспринятое им со всей страстностью, со всем присущим ему фанатизмом и нарушением чувства меры, в конечном счете спасло его — дало силы выжить, не затерявшись в трагическом хаосе бытия, высвободило энергию сопротивления житейским невзгодам и страшным ударам судьбы, помогло преодолеть роковые соблазны и заблуждения.Центральным сюжетом биографической истории, рассказанной в книге Л.И. Сараскипой, стал эпизод знакомства Ф.М.
Достоевский и современность. Материалы XXVI Международных Старорусских чтений 2011. Великий Новгород, 2012. С. 325–341.
Книга Л. И. Сараскиной посвящена одной из самых интересных и злободневных тем современного искусства – экранизациям классической литературы, как русской, так и зарубежной. Опыты перевоплощения словесного искусства в искусство кино ставят и решают важнейшую для современной культуры проблему: экранизация литературных произведений – это игра по правилам или это игра без правил? Экранизируя классическое литературное произведение, можно ли с ним проделывать все что угодно, или есть границы, пределы допустимого? В жгучих дискуссиях по этой проблеме ломаются копья.
Творчество религиозного писателя Сергея Иосифовича Фуделя (1900–1977), испытавшего многолетние гонения в годы советской власти, не осталось лишь памятником ушедшей самиздатской эпохи. Для многих встреча с книгами Фуделя стала поворотным событием в жизни, побудив к следованию за Христом. Сегодня труды и личность С.И. Фуделя вызывают интерес не только в России, его сочинения переиздаются на разных языках в разных странах.В книге протоиерея Н. Балашова и Л.И. Сараскиной, впервые изданной в Италии в 2007 г., трагическая биография С.И.
В новую книгу волгоградского литератора вошли заметки о членах местного Союза писателей и повесть «Детский портрет на фоне счастливых и грустных времён», в которой рассказывается о том, как литература формирует чувственный мир ребенка. Книга адресована широкому кругу читателей.
«Те, кто читают мой журнал давно, знают, что первые два года я уделяла очень пристальное внимание графоманам — молодёжи, игравшей на сетевых литературных конкурсах и пытавшейся «выбиться в писатели». Многие спрашивали меня, а на что я, собственно, рассчитывала, когда пыталась наладить с ними отношения: вроде бы дилетанты не самого высокого уровня развития, а порой и профаны, плохо владеющие русским языком, не отличающие метафору от склонения, а падеж от эпиграммы. Мне казалось, что косвенным образом я уже неоднократно ответила на этот вопрос, но теперь отвечу на него прямо, поскольку этого требует контекст: я надеялась, что этих людей интересует (или как минимум должен заинтересовать) собственно литературный процесс и что с ними можно будет пообщаться на темы, которые интересны мне самой.
Эта книга рассказывает о том, как на протяжении человеческой истории появилась и параллельно с научными и техническими достижениями цивилизации жила и изменялась в творениях писателей-фантастов разных времён и народов дерзкая мысль о полётах людей за пределы родной Земли, которая подготовила в итоге реальный выход человека в космос. Это необычное и увлекательное путешествие в обозримо далёкое прошлое, обращённое в необозримо далёкое будущее. В ней последовательно передаётся краткое содержание более 150 фантастических произведений, а за основу изложения берутся способы и мотивы, избранные авторами в качестве главных критериев отбора вымышленных космических путешествий.
«В поисках великого может быть» – своего рода подробный конспект лекций по истории зарубежной литературы известного филолога, заслуженного деятеля искусств РФ, профессора ВГИК Владимира Яковлевича Бахмутского (1919-2004). Устное слово определило структуру книги, порой фрагментарность, саму стилистику, далёкую от академичности. Книга охватывает развитие европейской литературы с XII до середины XX века и будет интересна как для студентов гуманитарных факультетов, старшеклассников, готовящихся к поступлению в вузы, так и для широкой аудитории читателей, стремящихся к серьёзному чтению и расширению культурного горизонта.
Расшифровка радиопрограмм известного французского писателя-путешественника Сильвена Тессона (род. 1972), в которых он увлекательно рассуждает об «Илиаде» и «Одиссее», предлагая освежить в памяти школьную программу или же заново взглянуть на произведения древнегреческого мыслителя. «Вспомните то время, когда мы вынуждены были читать эти скучнейшие эпосы. Мы были школьниками – Гомер был в программе. Мы хотели играть на улице. Мы ужасно скучали и смотрели через окно на небо, в котором божественная колесница так ни разу и не показалась.
