Бесы: Роман-предупреждение - [10]

33

пана Трофимовича туда и тогда, где и когда должна была состояться его свадьба. Упреки, обиды и обвинения, накопив шиеся за двадцать лет, ссора и разрыв вместо свадьбы — так отомстила злопамятная Варвара Петровна своему старому дру гу за легкомыслие и скорую готовность жениться. И снова совпадения, на этот раз — по злой и трагической иронии судьбы. В этот же день, 26 сентября, Варвара Петров на задумала «дать свой особый праздник, уже в Скворешниках, и снова созвать весь город». Спустя три дня, то есть 29 сентяб ря, генеральша назначает и срок будущего бала — через две недели. И ровно через две недели, 11 октября, в Скорешниках покончит с собой ее сын 1, а днем раньше сюда же привезет Варвара Петровна тело своего бедного друга. Таков итог четырех праздников в романе «Бесы»: помолвка обернулась скандалом, бал — убийством и пожаром, свадь ба — ссорой и разрывом, еще один «особый праздник» — похо ронами и самоубийством. Почему столь странно выглядел обычно спокойный и не возмутимый Николай Всеволодович днем 29 сентября в гости ной у губернаторши, перед тем как сделать публичное призна ние о тайном браке? Напомним: «Лицо его было бледнее обык новенного, а взгляд необычайно рассеян. На Лизу не взглянул ни разу, — не потому, что не хотел, а потому, утверждаю это, что и ее тоже вовсе не замечал». Оказывается: в дом Юлии Михайловны Лембке Ставрогин пришел прямо из монастыря, от старца. Вот начало главы «У Тихона»: «Николай Всеволодович в эту ночь не спал и всю просидел на диване, часто устремляя неподвижный взор в одну точку в углу у комода» (11, 5). «Эта ночь» и есть ночь с 28 на 29 сентября, наступившая после собрания у «наших» и бреда Петруши об Иван-Царевиче. Последовательность событий утра и дня 29 сентября, про шедших после бессонной ночи, прослеживается буквально по часам. Часов в семь поутру — Николай Ставрогин заснул сидя; в половине десятого — был разбужен старым слугой Алексеем Егорычем; около десяти — торопливо вышел из дому, встретив по дороге шпигулинскую делегацию (эту же делегацию встре тил и Степан Трофимович, отправляясь к губернатору жало- 1 С этой трагической датой, 11 октября, странным образом — совпаде ние? — сопрягается и другая. Марья Шатова приехала в город 1 октября, и ве чером у нее начались родовые схватки. «Но что же ты не сказала заранее», — догадывается наконец Шатов. «А я почем знала, входя сюда? Неужто пришла бы к вам? Мне сказали, еще через десять дней!» — называет Марья Шатова срок предполагаемых родин: 11 октября.

34

ваться на чиновника, производившего у него обыск); около половины одиннадцатого — дошел до ворот Спасо-Ефимьев- ского Богородицкого монастыря. Чтение текста исповеди началось около одиннадцати ча сов и «продолжалось около часу». Ушел Ставрогин от Тихона «в первом часу пополудни» и появился у Юлии Михайловны около часу дня, в то самое время, когда в ее доме собралась вся компания, вернувшаяся из Скворешников, а также Степан Тро фимович с Хроникером. Еще у Тихона Ставрогин предвидит момент, который спровоцирует признание: «Оглашу внезапно и именно в какую-нибудь мстительную, ненавистную минуту, когда всего больше буду их ненавидеть» (11, 25). Страшный вызов и отчаянная решимость Лизы, публично потребовавшей от Ставрогина оградить ее от неприличных пи сем «какого-то капитана Лебядкина» и «каких-то тайн», и стали этим мстительным моментом: Николай Всеволодович немед ленно воспользовался им — и осуществил свое «подпольное» желание. Неудача исповеди в келье у старца имела роковые послед ствия: все дальнейшие «пробы» Ставрогина неизменно будут оборачиваться злом, приводить к новым катастрофам. Признание Ставрогина о тайном браке, совершенное в гор дыне и с «беспредельным высокомерием», спровоцировало Ли зу на побег в Скворешники, развязало руки Петруше. Второе признание, наутро после убийства Лебядкиных («Я не убивал и был против, но я знал, что они будут убиты, и не остановил убийц»), толкает Лизу на улицу, в толпу, на верную смерть — и он снова «не остановил убийц». Внезапный отъезд Ставроги на, в сущности его полная капитуляция в момент, когда многое можно было еще спасти, стали новым грозным сигналом: именно в этот день состоялся очередной сбор «наших», где и ре шилась судьба Шатова (а вместе с ним и Кириллова). Ставро гин — в третий раз — знал, но не остановил убийц (хотя лишь десять дней назад предупредил Шатова об опасности и три дня назад заявил Петруше: «Я вам Шатова не уступлю»). За месяц романного времени Ставрогин, с которым действи тельно «все уже случилось где-то там», проживает тем не менее Целую жизнь: между намерениями, решениями и поступками пролегает бездна — надежд, сомнений, «проб», разочарова ний и краха. И каждый шаг Ставрогина в романном действии обусловлен, а то и вынужден давно случившимся; каждое мгно вение совершающейся катастрофы, каждая точка кризиса отягощены грузом прошлого и неразрывно связаны с ним. Ведь желание освободиться от ненавистных воспоминаний-галлю- 2*

35

цинаций путем исповеди и покаяния («новая мысль» Ставро гина) неминуемо вовлекало Николая Всеволодовича во все остальные «пробы». Поэтому в романе активизируется все прошлое Ставрогина, а не отдельные, ключевые эпизоды. Эта пы эволюции Ставрогина от ужасного преступления (Матре- ша) до «новой мысли» (исповедь) и от «новой мысли» до само убийства календарь «настоящего» точно регистрирует, а кален дарь «прошлого» и достоверно мотивирует. Исповедь — не только кульминационный пункт исканий Ставрогина, но и главный временной, хронологический их момент. Без главы об исповеди, без текста самой исповеди, без того факта, что Став рогин так и не смог «всю гордость свою и беса своего посра мить» — проиграл и оставил поле сражения, вакханалия пре ступлений в романе предстает едва ли не стихийным бедствием. И еще один «странный» вопрос. Какая судьба была угото вана исповеди Ставрогина, точнее, ее тиражу — тем тремстам экземплярам, которые он ввез в Россию из-за границы? Интерес к тиражу исповеди или к его следам может пока заться неуместным, поскольку Достоевский вынужден был исключить из романа главу об исповеди. Но вот вопрос: исклю чил ли Достоевский из романа лишь главу об исповеди или исключил сам факт существования исповеди как лейтмотив романного бытия Ставрогина? Сразу отметим несколько особенностей этого документа. Во-первых, исповедь — не воображаемый, а вполне реальный текст: «три отпечатанных и сброшюрованных листочка обык новенной почтовой бумаги малого формата» (11, 12). Этот текст существует вполне материально: Ставрогин, направ ляясь к Тихону, «вдруг как бы что-то вспомнил, остановился, наскоро и тревожно пощупал что-то в своем боковом кармане и — усмехнулся» (11, 5). Во-вторых, «листки» имели точное назначение: «Когда придет время, я отошлю в полицию и к местной власти; одновременно пошлю в редакции всех газет, с просьбою гласности, и множеству меня знающих в Петер бурге и в России лиц. Равномерно появится в переводе за гра ницей» (11, 23). И в-третьих, предполагалось, что документ так или иначе будет распространен. «Вношу в мою летопись этот документ буквально. Надо полагать, что он уже многим теперь известен» (11, 12) — этот комментарий Хроникера, сопро вождавший текст исповеди, вольно или невольно засвидетель ствовал, что обнародование документа — совершившийся факт. Ведь «теперь» — это спустя четыре месяца после проис-