Бестужев-Рюмин. Великий канцлер России - [77]

Виновата ли была система Бестужева, отсутствовали ли у союзников долговременные общие интересы (а если так, то они были недостаточно просчитаны), возобладала в европейской политике быстро меняющаяся конъюнктура или начали действовать все причины сразу, судить трудно. Государыня Елизавета Петровна осыпала Бестужева-Рюмина справедливыми упрёками, а Шуваловы — Воронцовы сильно приободрились. Враги канцлера стали поговаривать, что он стал стар и плохо соображает. «Ошибки молодости… извиняются легко, ибо считаются средством к приобретению искусства, — замечает в этой связи Соловьёв, — ошибки старости не прощаются, ибо могут только служить признаком падения сил».

Скорее из упрямства, чем из искреннего расположения, канцлер всё ещё продолжал вести переговоры с Англией о субсидиях — теперь уже через посланника A.M. Голицына, ставленника Воронцова, пытаясь перетянуть его на свою сторону. Но правительство Англии, в частности, премьер-министр герцог Ньюкасл, отделывался отговорками. Но Елизавета уже слабо воспринимала «слабейшее мнение» канцлера, потому что Воронцов со своей стороны при поддержке И. Шувалова уже готовил союз с Францией. Англия из антипрусского кольца выпадала.

Самое печальное для Бестужева было то, что даже если исходить из его антипрусской логики, действия его противника Воронцова в создавшейся ситуации следовало бы признать более правильными, но Бестужев, на первых порах ещё не имея никакой информации о Вестминстерском договоре, продолжал делать ставку на битую английскую карту. Он уже подписал с англичанами договор о предоставлении России субсидий, когда разгневанная Елизавета, уже получив к этому времени сведения о предательстве англичан, в клочья разорвала подписанный русско-английский документ и бросила остатки пергамента на пол. Коллегия иностранных дел вслед за этим с нескрываемым злорадством поспешила официально заявить, что англо-русский договор уничтожается.

Канцлер в защиту субсидного договора с Англией подал Елизавете пространный меморандум, но он, продиктованный, по словам Соловьёва, крайне раздражённым самолюбием, был скорее направлен против Воронцова и Шуваловых, нежели соответствовал реальной расстановке сил в Европе. К тому же его враги в принципе не отвергали целесообразность заключения военной конвенции с Англией, но вся проблема заключалась в том, что конвенция не определяла достаточно однозначно способ использования финансируемой англичанами русской армии. Елизавета вместе с Воронцовым и Шуваловыми, полагали, что особым пунктом конвенции должно быть оговорено, что русская армия будет воевать исключительно против Пруссии, в то время как английская сторона старалась этот вопрос всячески затушевать — ведь Пруссия стала теперь союзницей Англии. Русские партнёры не могли понять, в чём тут было дело, пока до них не дошла весть о прусско-английском сговоре, хотя сомнений в том, что позиция Лондона нисколько не отвечала интересам русской стороны, у них не было. Переговоры с англичанами, естественно, зашли в тупик.

1 февраля 1756 года Бестужев в присутствии Воронцова был вынужден зачитать посланнику Уильямсу ответ русской стороны. Англичанин пытался возражать, но русские партнёры непоколебимо стояли на своей позиции. И только 4 февраля Уильяме признался Бестужеву в том, что у Англии есть союзный договор с Пруссией, и тогда настала очередь негодовать канцлеру. Особенно возмутило Бестужева то обстоятельство, что англичане о своём союзе с Фридрихом II проинформировали сначала австрийцев, а потом уже русскую сторону. Посланник Уильяме, вместо того чтобы поддержать Бестужева, сердился на его неспособность повлиять на ход переговоров и стал от него удаляться. Он не понимал, что нанёс Бестужеву и России непоправимый ущерб и что канцлер, практически единственный союзник Лондона, буквально повис теперь в воздухе, не имея абсолютно никакой поддержки.

А Лондон, не испытывая никаких угрызений совести, сделав, как всегда, хорошую мину при плохой игре, повёл себя высокомерно: он поручил своему послу в Петербурге Уильямсу вернуть второй экземпляр документа русским и сказать им, что «договор, ратифицированный императрицей, не нуждается в комментариях».

Обе стороны шли к разрыву отношений.

С влиянием Англии, то есть с проанглийской ориентацией России во внешней политике, было надолго покончено. Вместе с ней пришёл конец и системе Бестужева. В ходе и после Семилетней войны возникла новая внешнеполитическая концепция — система Н.И. Панина, ученика Бестужева, вошедшая в историю под названием «Северный аккорд». Но её время ещё не пришло[83].

Символом постоянства в жизни канцлера в это время была, пожалуй, лишь связь с Паниным, его посланником в Стокгольме. Они постоянно поддерживали между собой переписку и обменивались мнениями по поводу последних событий.

В начале 1756 года в Стокгольм с соболезнованиями по случаю смерти шведской королевы-матери поехал протеже Воронцова граф Ягужинский-младший, и канцлер в частном письме предупреждает Панина об этом визите: «Вы, чаю, и без меня ведаете, что он зять его превосходительству Ив. Ив. Шувалову: я рекомендую и прошу ваше превосходительство показать ему там вашу благосклонность, дружбу и всякие учтивости…»