Бестужев-Рюмин. Великий канцлер России - [69]

«Канцлер был защищен и освобождён», — пишет Соловьёв.

Но надолго ли?

А пока д'Аллион в панике информировал д'Аржансона, что позиции Бестужева с прибытием Воронцова лишь только усилились, а вице-канцлера постигла немилость императрицы Елизаветы. «В обхождении моём с Воронцовым, — писал он, — я в точности следую вашим намерениям, Я с великим старанием его приласкаю… я заставляю действовать в нём самолюбие… Бестужев в последнее время такое дело сделал, которое ему упрочивает милость и доверенность и разрушает планы графа Воронцова: он женил своего единственного сына на племяннице графа Разумовского…»

Да, в некотором роде канцлер пожертвовал сыном Андреем, женив его по расчёту на родственнице елизаветинского фаворита, но дело требовало жертв. Брак сына, кстати, окажется неудачным.

Воронцов, почувствовав холодок в отношении к нему императрицы, написал ей письмо, в котором заверял её в верноподданнических чувствах и сокрушался по поводу «бедного и мучительного состояния своего сердца».

Канцлера же в это время мучили долги.

Он получил в подарок от императрицы большой дом, но не мог его обставить и привести в порядок за отсутствием средств. Он обратился за помощью к английскому министру Хиндфорду, попросив у него взаймы 10 000 ф. ст., и пытался также подвигнуть на новый «подарок» и Елизавету, но пока всё было напрасно. Наконец, английский консул Вульф выручил его и ссудил сумму в 50 000 рублей. Долги произошли и от крупных представительских расходов, и от игры в карты, и от пристрастия к Бахусу. Эти болезни пришли к канцлеру вместе с торжеством его блестящего положения, неограниченной властью и дерзким упрямым характером. Карты и вино стали предметом постоянных семейных ссор с женой и сыном.

В начале 1747 года продолжились переговоры о заключении военной конвенции и субсидиях с Англией. Уже на этапе переговоров палки в колёса стал вставлять вице-канцлер Воронцов, предъявив английской стороне явно завышенные требования. Что это было — желание «насолить» канцлеру или защитить законные интересы государства, — сказать трудно. Возможно, то и другое вместе.

Бестужев был возмущён: вместо того чтобы согласовать свои возражения с ним заранее, Воронцов и его сторонники в ходе начавшихся переговоров выступили вразрез с позицией своего канцлера, что, естественно, произвело на англичан дурное впечатление. Главным препятствием в переговорах стал вопрос о субсидиях. Бестужев за каждую тысячу русских солдат, которые должны были принять участие в войне против Пруссии, просил 375 тысяч рублей, а ещё 10 тысяч ф. ст. лично для себя. Англо-русская конвенция всё-таки состоялась, и на английские деньги в размере 100 тысяч ф. ст. в год в район Рейна был отправлен вспомогательный русский корпус генерала Репнина.

В Коллегии иностранных дел между тем создалась парадоксальная для её канцлера обстановка: большинство её сотрудников поддерживало линию своего управляющего — графа М.Г. Воронцова и было враждебно настроено к Бестужеву-Рюмину. Правда, на практике канцлеру удалось настолько умалить значение КИД во внешней политике, что он даже не удостаивал её своим присутствием и вёл все дела единолично. «Что мне с ними делать? — объяснял Бестужев. — Они не вскрывают ни одной бумаги и способны лишь противоречить мне, не приходя ни к какому заключению». Конечно, это не предвещало ничего хорошего на будущее, но таков уж был независимый и крутой нрав у великого канцлера: он шёл к цели напролом, сквозь все препятствия и преграды, используя друзей, устраняя или обыгрывая врагов, убеждая в своей правоте государыню.

Бестужев-Рюмин игнорировал КИД не только из-за её враждебной атмосферы, но и из чистого принципа — он полагал, что коллегиальность в политике вредна. Он был слишком тщеславен и горд, чтобы советоваться и делиться своими сокровенными мыслями с посторонними. В этом, естественно, были свои плюсы и минусы: в обстановке интриг, подвохов и доносов полагаться на кого-то было в самом деле опасно, а иногда и неразумно. В то же время лишаться возможности выслушать pro и contra относительно своих идей и приходить к общему решению было тоже вряд ли продуктивно. Но таков уж был Алексей Петрович — одинокий волк дипломатии.

Кстати, об отношении канцлера к Иностранной коллегии. Мы забежим на год вперёд и приведём рассказ Соловьёва о том, как 8/19 декабря 1748 года Бестужев провёл одно удивительное совещание, пригласив к себе в дом двух ведущих сотрудников Иностранной коллегии — тайного советника Исаака Веселовского и оберсекретаря Ивана Пуговишникова. Последовала интересная беседа, которую, по всей вероятности, записал Пуговишников.

Бестужев начал с того, что показал приглашённым кипу экстрактов (выписок) из присланных к нему необработанных министерских реляций, требовавших принятия решений, и выразил своё удивление тем, что «господа члены по должности своей старания не прилагают», то есть укорил их в бездействии.

Веселовский возразил, что он, как и другие члены коллегии, на работе «всегдашнее сидение имеет и по возможности своей в делах упражняется». Канцлер не согласился с этим и указал на дела, пролежавшие в коллегии по полугоду и больше без всяких резолюций.