Бестселлер - [4]
Он подал знак, Двенадцать поднимались в дальнюю дорогу.
И вот, гляжу, пошли, палимы зноем и духовной жаждой. Он шел, как ходят в тех краях все пастухи; я говорил вам – впереди отары, стада; за ним – Двенадцать; в числе Двенадцати – Иуда. И Александр Блок об этом знал, однако, как ни странно, промолчал. Вот оттого, наверное, голодный пес сбежал от нашего поэта, теперь он замыкающим трусит и сознает себя при настоящем деле.
Они ушли в народ, меня взяла досада. Пишу, ей-богу, как кочевник, – не проникая в сокровенное. Проникновение даровано другим. И независимо от школ и направлений, за исключением соцреализма. Один из тех, кто наделен уменьем читать в сердцах, мне очень нужен консультантом, как тот писатель, Виктор Фи-к в Голицыне. Но этот беда как щекотлив, обидчив и бранчлив. Чуток ты не по нраву, тотчас из-за бугра ругается: «Антисемит!» (Случаются евреи, для которых антисемитизм – род допинга. Без юдофобства им и скучно, и грустно, и некому морду набить в минуты душевной невзгоды. Так русским худо в отсутствии урода-русофоба. Как не понять? Приходится искать источники невзгод в самом себе, а не вокруг, не рядом и не далеко.) Так вот, обидчивый, бранчливый не будет назван. Хочу, однако, подчеркнуть: его сужденья об Иудиной натуре не повторение задов, а проницанье вглубь; как эхолот– в пучины.
Так что же там, во глубине? Особая черта натуры сильной, чуткой, нервной, страстной – желание любви Учителя. Обращенной только на него, Искариота. Не спешите возражать в том смысле, что это просто-напросто томленье институтки перед учителем словесности, который, кудри наклоня, читает нараспев стихи. Нет, тут напряжение высоковольтное. Не надо также и предполагать, что Учитель – зеркало, в которое глядится Нарцисс из Кариота. Нарциссы в общем-то самодостаточны. Не то иуды. Они куда как требовательны. Им подавай-ка доказательства любви едва ль не ежечасно. Как раз вот этим они и причиняют страданья тем, кто любит их. Христос же, уверяют нас, любил Иуду. Искариотский был красивым юношей и лучшим из учеников.
Красивый? Юноша? Гм! Нагибин ограничился предобрым псом с опрятными ногами. А здесь уж не подобием ли флорентийского Давида? Э, тот, сдается, не обрезан. Какой же он еврей? Но я боюсь перечить. Готов признать Иуду красивым малым. И снять укор в прелюбодействе с ерусалимскою Юдифью, коль скоро это было обычным фактором совместных действий.
И все же я робел свое суждение иметь. Но тут вмешался Гений Местности, а это, извините, отнюдь не местный гений. Вмешался, да. Навеял, нашептал, напел. Не по-арамейски, не на иврите, не на идиш – представьте, на живом великорусском. Там Гений Местности стоуст, и есть уста, что изъясняются на вашем языке.
Там – под смоковницей, среди овалов желтых и зеленеющих увалов, при влажных плесках овечьего источника, в нежданно налетевшем запахе дымов – там я расслышал… нет, не умею в точности назвать. А в изложенье выйдет плоско, объяснительной запиской.
Искариот страданья причинял Христу не только и не столько своею странною любовью. Христос страдал его грядущею изменой, грядущим преступленьем. Страдая, сострадал. Что так? Да потому, что был Искариот лишенцем – Вседержитель лишил Иуду права выбора. Лишил даже моления об избавлении от чаши, когда, как всякий смертный, затосковал бы он предсмертною тоской. Христос жалел Иуду; жаленье– высший род любви, а может быть, ее синоним.
Все это нашептал, навеял Гений Местности. Увы, совместный со злодейством. Оно имело быть в Пасхальную неделю. Пейзаж иной – урбанистический. Вступил Он в город через ворота Золотые. Я это видел, повторяю, в журнале «Нива», освещенном дачной лампой-молнией; жужжали майские жуки, неподалеку тихонечко струились воды Клязьмы, а чудились кедронские.
Ворота Рыбные минует Он в начале скорбного пути; ворота Древние– неподалеку от Голгофы. Он пронесет свой Крест незримый, а на плечах– весомый, грубый, сдирая кожу в кровь и сглатывая пот, как зек на вывозе лесоповала, поставленный под комель. Он пронесет орудье медленного умерщвления, сработанное для Него собратьями по ремеслу, чтоб не сказать– по классу. А плотницкие гвозди скуют и заострят ерусалимские гефесты. И к одному из тех гвоздей, коржавому и длинному, приложится горячими губами юный Бурцев. Слышу: хватили, сударь; ваш В. Л., быть может, и приложится, да ведь когда? Нет не тогда и не потом – сейчас и присно… Как и Верховное судилище, дворцы и крепость, которые обозначает Гений Местности и этим завершает пейзаж злодейства, прибавив напоследок и казармы оккупантов-римлян.
Понтий Пилат не упомнил имени распятого. Никто не помнит имена Его распявших. А справку не добудешь – архив при Нероне сгорел, гудел пожар на холмах Рима…
Легионеров нет еще на карауле у Креста. Но есть уже легионеры в усиленном режиме. В большие праздники их отряжают на поддержку евреев-стражников. Само собой, на случай беспорядков. В урочные часы – от первой до четвертой стражи силовики вершат союзные обходы и в Верхнем городе, и в Нижнем, и в Предместье, и в Новом граде. Свершат и загородную вылазку – от ворот Темничных в темный Гефсиманский сад.
Бурные, драматические судьбы воссозданы в книге «Три адмирала», написанной Юрием Давыдовым, автором исторических повестей и романов, лауреатом Государственной премии СССР.Жизнь Дмитрия Сенявина, Василия Головнина, Павла Нахимова была отдана морю и кораблям, овеяна ветрами всех румбов и опалена порохом. Не фавориты самодержцев, не баловни «верхов», они служили Отечеству и в штормовом океане, и на берегах Средиземного моря, и в японском плену, и на бастионах погибающего Севастополя…Для массового читателя.
Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов.Кубанский Г. Команда осталась на суднеРысс Е. СтрахТоман Н. В созвездии "Трапеции"Ломм А. В темном городеКулешов Ю. Дежурный по городу слушаетГансовский С. Восемнадцатое царствоГансовский С. МечтаОстровер А. Удивительная история, или Повесть о том, как была похищена рукопись Аристотеля и что с ней приключилосьРосоховатский И. Виток историиКальма Н. Капитан Большое сердцеПоповский А. ИспытаниеРысс Е. Охотник за браконьерамиКотляр Ю. “Темное”Давыдов Ю. И попал Дементий в чужие края…Парнов Е., Емцев М.
«… В госпитале всегда было людно. Не одних лишь жителей Аддис-Абебы лечили русские медики. С плоскогорий, выглаженных ветрами, из речных долин, пойманных в лиановые тенета, тропами и бездорожьем, пешком и на мулах, в одиночку и семьями сходились сюда северяне тигре и южане сидама, харари из Харара и окрестностей его, амхарцы, самые в Эфиопии многочисленные, и люди из племени хамир, самого, наверное, в стране малочисленного… Разноязыкий говор звучал у стен госпиталя – то богатый гласными, плавный, как колыханье трав на пастбищах, то бурно-восклицающий, как громкий горный ручей, то глухо-гортанный, словно бы доносящийся из душных ущелий.
Юрий Давыдов известен художественными исследованиями драматических страниц истории борьбы с самодержавием и, в особенности, тех ситуаций, где остро встают вопросы нравственные, этические. Его произведения основаны на документальных материалах, в значительной степени почерпнутых из отечественных архивов.В настоящем издании представлен полный текст романа, посвященного в основном выдающемуся русскому революционеру Герману Лопатину.
«Капитаны ищут путь» — повествование о бескорыстном мужестве открывателей заколдованной дороги из Атлантического океана в Тихий океан, морской дороги, которая зовется Северо-западным проходом.С борта русского брига читатель увидит и плотные заросли тропиков, и мрачные воды залива Коцебу. Следуя за отрядом Джона Франклина, пройдет канадскими дебрями, проберется к устью реки Коппермайн. А потом, стоя у штурвала норвежской яхты, совершит плавание под командой Руаля Амундсена…Загадку Северо-западного прохода решала еще одна экспедиция.
Очередной сборник «Пути в незнаемое» содержит произведения писателей, рассказывающих о различных направлениях современного научного поиска: математические подходы к проблемам биологической эволюции, будущее мировой энергетики, лесомелиорация в Нечерноземье, истоки нечаевщины в русском революционном движении. Читатель найдет в этой книге воспоминания и очерки об Эйнштейне, Капице, Ландау, рассказ о юности физиолога Павлова, познакомится с историей создания отечественного искусственного алмаза.
В начале нашего века Лев Жданов был одним из самых популярных исторических беллетристов. Его произведения, вошедшие в эту книгу, – роман-хроника «Грозное время» и повесть «Наследие Грозного» – посвящены самым кровавым страницам русской истории – последним годам царствования Ивана Грозного и скорбной судьбе царевича Димитрия.
Книга рассказывает о жизни и замечательной деятельности выдающегося русского флотоводца, адмирала Федора Федоровича Ушакова — основоположника маневренной тактики парусного флота, сторонника суворовских принципов обучения и воспитания военных моряков. Основана на редких архивных материалах.
«…Хочу рассказать правдивые повести о времени, удаленном от нас множеством лет. Когда еще ни степи, ни лесам конца не было, а богатые рыбой реки текли широко и привольно. Так же и Воронеж-река была не то что нынче. На ее берегах шумел дремучий лес. А город стоял на буграх. Он побольше полста лет стоял. Уже однажды сожигали его черкасы: но он опять построился. И новая постройка обветшала, ее приходилось поправлять – где стену, где башню, где что. Но город крепко стоял, глядючи на полдень и на восход, откуда частенько набегали крымцы.
Роман Д. С. Мережковского (1865—1941) «Воскресшие боги Леонардо да-Винчи» входит в трилогию «Христос и Антихрист», пользовавшуюся широкой известностью в конце XIX – начале XX века. Будучи оригинально связан сквозной мыслью автора о движении истории как борьбы религии духа и религии плоти с романами «Смерть богов. Юлиан отступник» (1895) и «Антихрист, Петр и Алексей» (1904), роман этот сохраняет смысловую самостоятельность и законченность сюжета, являясь ярким историческим повествованием о жизни и деятельности великого итальянского гуманиста эпохи Возрождения Леонардо да Винчи (1452—1519).Леонардо да Винчи – один из самых загадочных гениев эпохи Возрождения.
«… – Сколько можно писать, Рембрандт? Мне сообщили, что картина давно готова, а вы все зовете то одного, то другого из стрелков, чтобы они снова и снова позировали. Они готовы принять все это за сплошное издевательство. – Коппенол говорил с волнением, как друг, как доброжелатель. И умолк. Умолк и повернулся спиной к Данае…Рембрандт взял его за руку. Присел перед ним на корточки.– Дорогой мой Коппенол. Я решил написать картину так, чтобы превзойти себя. А это трудно. Я могу не выдержать испытания. Я или вознесусь на вершину, или полечу в тартарары.
Книга Кондратия Биркина (П.П.Каратаева), практически забытого русского литератора, открывает перед читателями редкую возможность почувствовать атмосферу дворцовых тайн, интриг и скандалов России, Англии, Италии, Франции и других государств в период XVI–XVIII веков.Сын короля Сигизмунда I и супруги его Боны Сфорца, Сигизмунд II родился 1 августа 1520 года. По обычаю того времени, в минуту рождения младенца придворным астрологам поведено было составить его гороскоп, и, по толкованиям их, сочетание звезд и планет, под которыми родился королевич, было самое благоприятное.