Бестолковая святая - [7]

— Вам очень по-нра-вит-ся у нас в больнице, здесь столько всего интересного — кружки творческого досуга, группы, где учат общаться.

Мне показались подозрительно двусмысленными не ее слова, а жизнерадостный тон. Я решила, что она пресс-атташе органов государственного призрения и хочет, чтобы я записалась на какие-нибудь курсы помощи выздоравливающим через смех, или в кружок коллективного плетения макраме, или еще в какую-нибудь лабуду. Я спросила, состоит ли моя незваная визитерша в штате больницы. Она усмехнулась, отрицательно покачала головой, не отрываясь от работы, минуту-другую молча тянула шерстяные нитки, потом отложила вязанье, с задумчивым видом придвинула стул к моей кровати и прошептала на ухо:

— Вы ничего не хотите мне рассказать?

Тут мне все стало ясно. Черт подери, эта чокнутая — нештатная проповедница или, того хуже, самочинный психоаналитик. Несмотря на слабость, я подскочила на койке:

— Предупреждаю, мадам, я больше не хожу к психоаналитикам. Последнего я посещала восемь лет, заплатила сумму, которой хватило бы на полный гардероб от Шанель, а узнала одно: я плохо сплю по ночам, потому что мой папочка погиб в аварии в два часа ночи.

— Я не копаюсь в чужих мозгах, — фыркнула она и протянула мне руку: — Простите, не представилась: Жермена Крике. Возглавляю «Добровольное общество помощи умирающим» при университетской клинике округа Ванвские Ворота.

«Помощь умирающим». Хорошенькое дело. Помню, как однажды в разговоре мы с Пьером пришли к согласию, что хуже смерти только бодрячки, уверяющие, будто они с радостью провожают людей в мир иной. Когда-то эта тема была очень модной, на разные ток-шоу на телевидение сбегались люди, жаждущие поведать, как можно сделать агонию приятной и пристойной. Мы просто балдели от этих вестников несчастья, излучающих любовь ко всему человечеству. Если есть в этой жизни момент, когда человек имеет право затаиться, так это на смертном одре. В обычном своем состоянии я бы тут же заорала, укусила ее, вцепилась ногтями, лишь бы эта женщина убралась из моей палаты. Но я была явно не в форме и просто сказала:

— Надеюсь, в ближайшие годы я не умру, так что вы зря хлопочете.

— Знаю, — ответила она и весело рассмеялась, — но сейчас в реанимации затишье, и мне нужно скоротать время, вот я и гуляю по коридорам. Вчера, идя с работы, я слышала, как врачи в вашей палате говорили о клинической смерти, и подумала, что вам захочется об этом поговорить. Здесь никто не принимает этого всерьез, а я верю. Ну что, расскажете мне, на кого он похож, наш небесный друг? Так, подумаем… Вы молоды… На Паскаля Обиспо[7]?

Я обомлела.

— Успокойтесь, мадам Орман-Перрен… э-э… а что, если я буду называть вас просто Полин? Не хотите отвечать? Что ж, будем считать это знаком согласия. Знаете, за пятнадцать лет моей работы я проводила в последний путь сотни людей, — продолжила она тем же игривым тоном. — Двадцать из них вернулись к жизни, и все рассказывали одно и то же. Туннель с ярким светом, мужчина или женщина, которых они знали и любили, встречает, успокаивает, рассказывает обо всех дорогих усопших и о том, что их ждет на той стороне…

— У меня все было иначе. Ни туннеля, ни ласковых слов, ни любимых покойничков. Я видела только Карла Лагерфельда, и он задал мне взбучку.

— Угу. — Жермена Крике задумчиво прикусила ноготь. — Понятно. А он вам… что-нибудь предложил? Какой-то договор?

У меня отвисла челюсть.

— Откуда вы знаете?

Она покашляла, разгладила складки на своей юбке-брюках из бутылочно-зеленого твида.

— Мне рассказывали о таком повороте дела, давно, в начале моей работы. Был один человек, который при жизни изрядно напакостил, впрочем, не мне судить, ну да ладно, в общем, там, наверху, это не понравилось. Он, кстати говоря, был автомехаником. Из тех, что обирают клиентов. С ним там познакомились, как с вами, и сказали, чтобы возвращался обратно на землю искупать грехи. Так он последние двадцать лет жизни был добровольным инструктором по вождению в «Ассоциации женщин на грани нервного срыва». А вы кто по профессии?

— Я как раз и занимаюсь обучением нервных женщин. Шучу. Я пишу статьи для «Модели».

— Надо же. Та самая «Модель», что на прошлой неделе поместила на обложку заголовок «Я променяла свекровь на накидку из лисьего меха и правильно сделала»?

— Как приятно, что вы запомнили… Я написала ту статью. Это материал «для продвинутых».

— Очень может быть, но там, наверху, «для продвинутых»… Во всяком случае, это многое объясняет. А что именно от вас потребовали?

— Сделать осмысленными мою жизнь, журнал, семью, чтобы вокруг воссияли красота и добро, в общем, все такое. Он сказал, что пришлет кого-нибудь мне в помощь…

— Вот как.

Жермена Крике побледнела и уткнулась в рукоделие. Потом мы обе долго молчали, и я пыталась осмыслить услышанное. Полный абсурд, с какой стороны ни возьми. Я взглянула на коврик Жермены и с изумлением обнаружила, что на нем изображены не лань с олененком, не замок Шамбор и не «Анжелюс» Милле, а… лысая голова. Сначала я приняла ее за голову Зинеддина Зидана, но тут провожатая убрала руку, и я поняла, что Жермена Крике создает портрет Иоанна Павла II. У меня вырвался вопль: