Бестия - [35]

Я плохо помню, что произошло потом. Я изо всех сил старалась вспомнить, но что-то мешает, наверное, так бывает, когда с тобой такое случается, но я жалею, что не могу вспомнить.

Кажется, я оказалась на полу. Я присела. Помню, что слышала, как завелась машина. Тот, второй, был наверху, наверное, мы слышали его. Тот, что стрелял в меня, он все время находился внизу, и когда он выстрелил в нас, то второй быстро выбежал из дома и завел машину. Так мне кажется.

— Того, что стрелял в вас, вы можете описать его?

Уэксфорд затаил дыхание, ожидая, боясь услышать, что она скажет, будто не помнит, что потрясение мешает ей вспомнить. Лицо ее напряглось, почти исказилось от усилий, от сосредоточенности, от воспоминаний о непереносимых, вызывающих боль событиях. Потом оно разгладилось. Как будто что-то успокоило ее, как будто она вздохнула с облегчением.

— Я могу описать его. Я могу. Я приказала себе сделать это. Как я помню. Он был… не очень высокий, но плотный, крепкого сложения, очень светлый. Я имею в виду волосы. Лица не видела, он был в маске.

— В маске? Вы хотите сказать, что он натянул на голову чулок?

— Не знаю. Я просто не знаю. Я пыталась вспомнить, потому что знала, что вы спросите, но я не знаю. Я видела его волосы. Знаю, что у него были светлые волосы, коротковатые, густые, густые светлые волосы. Но я бы не смогла рассмотреть его волосы, если бы он был в чулке, правильно? Знаете, что у меня не выходит из головы?

— Что?

— Что на нем была маска, какую носят во время сильного смога, когда воздух очень грязный, ну, как это называется? Или что-то вроде маски, какую надевают лесники, работая циркулярной пилой. Я видела его подбородок и волосы. Видела уши, самые обыкновенные уши, не большие, не оттопыренные, ничего особенного. И подбородок обыкновенный… может, как бы раздвоенный.

— Дэйзи, вы все очень хорошо рассказали. Исключительно хорошо все смогли запомнить до того, как он выстрелил в вас.

При этих словах она закрыла глаза и сморщилась. Уэксфорд видел, что ей еще слишком тяжело будет говорить о выстрелах, о том, как стреляли в нее. Он понимал, какой страх это может вызвать: ведь она просто могла умереть там, в той комнате смертников.

В дверь заглянула сестра.

— Все в порядке, — сказала Дэйзи. — Я не устала и не напрягаюсь, правда.

Голова сестры исчезла. Дэйзи сделала еще один глоток из стакана.

— С ваших слов мы сделаем его портрет. А потом, когда вы поправитесь и выпишетесь из больницы, я хочу попросить вас повторить все снова в виде показаний. С вашего разрешения мы также запишем их на пленку. Знаю, вам будет тяжело, но прошу вас, не говорите «нет» сейчас, подумайте.

— Мне не надо думать, — ответила Дэйзи. — Я дам показания, конечно, дам.

— А пока мне бы хотелось прийти еще раз и поговорить с вами завтра. Но сначала не могли бы вы сказать мне вот что: Джоан Гарланд приехала или нет?

Ему показалось, что девушка задумалась. Она сидела очень тихо.

— Не знаю, — наконец проговорила она. — Я хочу сказать, что не слышала, как она звонила в дверь. Но после могло произойти все, что угодно, после того, как он в меня выстрелил, я потом ничего не слышала. Я истекала кровью. Думала только о том, чтобы добраться до телефона, я старалась доползти до телефона и вызвать вас, полицию, «скорую помощь», чтобы не умереть от потери крови. Я действительно думала, что умру.

— Да, конечно.

— Она могла приехать после того, как они… эти люди… после того, как они ушли. Не знаю, меня бесполезно спрашивать, я просто не знаю. — Затем, поколебавшись, она произнесла очень тихо:

— Мистер Уэксфорд?

— Да?

Минуту она молчала. Голова бессильно опустилась на грудь, и густые темные волосы упали вперед, закрыв лицо, шею и плечи. Она подняла правую руку, удивительно тонкую белую руку с длинными пальцами и, проведя по волосам, откинула их назад, затем взглянула на него. Выражение лица ее было мучительно-напряженным, верхняя губа чуть поднялась — от боли или от неверия ни во что.

— Что со мной будет? Куда мне идти? Что делать? Я потеряла все, у меня ничего нет, ничего, что что-то значит в жизни.

Не время напоминать ей сейчас, что она богата, что не все потеряно, подумал Уэксфорд. Напоминать о том, что она в изобилии имеет то, ради чего живут многие. Он никогда не верил слепо в житейские мудрости типа того, что деньги не приносят счастья. Но и на этот раз он промолчал.

— Мне надо было умереть. Было бы лучше, если бы я умерла. А я боялась умереть. Когда из меня хлестала кровь, я думала, что умираю, и мне стало страшно, о, как я испугалась! Но вот что странно: мне было не больно. Сейчас больнее, чем тогда. Кажется, что если что-то вонзится в тело, то будет ужасно больно, но боли не было. И все же лучше было бы умереть, теперь я знаю.

— Говоря это, — сказал Уэксфорд, — понимаю, что вы можете посчитать меня одним из тех, кто раздает бесплодные утешения, они стары, как мир. Но это действительно пройдет.

Она посмотрела на него долгим взглядом, затем произнесла несколько повелительно:

— Значит, увидимся завтра.

— Да.

Она протянула ему руку, и он пожал ее. Пальцы ее были холодные и очень сухие.