Бестиариум. Дизельные мифы - [47]

Может, обострение какой-нибудь наследственной болезни?.. Но, насколько я знаю, в роду у Анны-Марии не было ни сумасшедших, ни даже хронических алкоголиков… Хотя она однажды упоминала кузена Даррелла, с которым играла в детстве, а я его ни разу не видел. Может быть, они держат его в каком-нибудь закрытом пансионе и не показывают из-за болезни?

Я сбежал вниз по лестнице, по пути проведав Анну-Марию – она всё так же лежала, – и позвонил леди Бэдингфилд, моей теще.

– Доброе утро, Лоуренс, – сказала она. Я поговорил с ней немного о всяких обычных глупостях, но так и не решился расспросить о возможных сумасшествиях в их древнем роду. И потом, я вспомнил кузена Даррелла, он все-таки был на нашей свадьбе, а жил он в Австралии и проворачивал какие-то сделки, связанные со шкурками кенгуру. Я попрощался с леди Бэдингфилд и пожелал ей хорошего дня.

Повесив трубку, я снова оказался во власти опасений и страха за мою дорогую жену. С ней никогда ничего подобного не случалось. За три года совместной жизни я видел ее разной – и грустной, и веселой, и спящей, и суетящейся, но таких странных симптомов – такого не было. Я нерешительно открыл записную книжку и начал искать букву джэй – нужно позвонить нашему домашнему врачу, доктору Джексону, поговорить с ним. Но как же боязно, как же не хочется осознавать, что это болезнь, а не просто усталость. Или сонливость. Или наркотики. Всё это было бы просто и легко – съездили бы с ней на воды, посетили массажиста…

Я уже набрал номер и услышал гудки, как неожиданный шорох заставил меня обернуться. В дверях стояла Анна-Мария, сладко потягиваясь. Я повесил трубку, невзирая на раздающееся оттуда «Алло, вас слушают!».

– Ах, как же славно я поспала! – сказала Анна-Мария, поправляя разлетевшиеся во все стороны черные кудри. – А что ты тут поделывал без меня, мой дорогой?

– Да вот, – я не знал, что говорить и как реагировать. Я показал рукой на телефон и сделал неопределенный жест.

– Понятно, – зевнула Анна-Мария и пошла на кухню, – я, кажется, собиралась делать салат и заснула.

Я кивнул и пошел следом. Нужно внимательно следить за ней. Если это странное, коматозное состояние можно назвать «припадком», то у нее уже было два припадка за минувшие двенадцать часов. Насколько я понимаю, это весьма скверно.

Но Анна-Мария вела себя как прежде, такая же легкая и воздушная, такая же беззаботная болтушка. Она заварила чай, чмокнула меня в нос и, напевая какую-то песню, стала мыть помидоры. Я расслабился, сел на табурет и выглянул в окно. День давно начался, а я и не заметил за этой тревожной суетой. Яркое солнце озаряло окрестности – все эти небольшие дома из красного кирпича, все эти парки и аллеи Внутреннего Лондона.

Я выдохнул и посмотрел на мою дорогую жену. Наверное, это и впрямь усталость. Она сосредоточенно резала томаты, и я поневоле залюбовался, как она не очень умело, но мило управляется с ножом, как она сдувает со лба постоянно спадающую прядь волос, как она… Что это?

Что это?

Она рубанула раз, другой и замерла, будто обмякла и вот-вот упадет. Помидоры, разрубленные острым ножом, сочились каким-то слишком густым, слишком красным соком. Это кровь! Я подхватил Анну-Марию и аккуратно положил на ковер. Она опять отключилась, перед этим отрубив себе кусочек пальца. Палец сильно кровоточил, уже испачкав и половик, и ее платье, и мой домашний костюм. Я снял галстук и кое-как замотал рану, посмотрел на бледное лицо жены, на ее нежную шею. Подумал, что надо расстегнуть ворот – но у нее не было ворота, только новый кулон, сделанный какими-то подводными…

Так вот в чем дело! Кулон! Наверняка он как-то влияет на мою супругу! Я взял нож и срезал с шеи это проклятое украшение, сделанное неизвестно кем, неизвестно для чего, и засунул его в карман. Сейчас подложу что-нибудь под голову Анны-Марии, а сам пойду в чулан, возьму молоток и разобью эти камни, этот зловещий вращающийся глаз.

Я вернулся к жене с диванной подушкой и уже наклонился, чтобы устроить бедную супругу поудобнее, как она очнулась и взглянула на меня глазами, полными страха. В них не было больше ничего – только страх, куда-то девалось и очарование, и ум моей дорогой жены. Она пронзительно завизжала и оттолкнула меня.

– Ты!.. – сказала она. – Ты хочешь меня убить! Убирайся! Убийца! Откуда эта кровь? Ты хочешь меня убить! – Она сотню раз повторила эту фразу, схватила с пола окровавленный нож и начала им махать во все стороны.

– Уйди от меня! – закричала она. – Убийца!

И как я не пытался ее уговорить, рассказать про приступ, про салат, про палец и томаты, она меня не слушала, продолжала визжать, называть меня убийцей и махать ножом.

Я понял, что это новый припадок. Я попытался отнять у нее нож и свалить на кушетку, а затем вызвать доктора Джексона. Он наверняка знает, что делать в таких случаях. Но Анна-Мария не подпускала меня к себе и чуть не разрубила мне руку, когда я хотел отобрать нож.

Тогда я отступил и, выставив ладонь вперед, сказал ей настолько хладнокровно, насколько мог:

– Успокойся, успокойся, я не подхожу к тебе и не трогаю тебя. Успокойся, успокойся, – Анна-Мария внимательно следила за каждым моим движением, готовая в любую минуту нанести удар. Я понял, что новый кулон ни при чем, и от этого мне стало еще страшнее – ведь я всё еще не знал причину этих странных событий и не знал, как поступить.