Бесстыжая - [12]

Клайв раздобыл пару входных билетов на галерею для публики в палате общин. Там предстояли горячие дебаты по поводу изменений в законе о социальном обеспечении, которые затруднили бы замужним женщинам поступление на работу. С докладом должен был выступать Леонард Хокберн. Да, тот самый Леонард Хокберн. В то время ему было всего тридцать два года, а он уже стал помощником министра по вопросам социального обеспечения, что было совсем неплохо.

Хокберн славился репутацией яростного сторонника мужского шовинизма. Он не верил в равноправие полов и говорил об этом громко и часто. Леонард считал, что женщины должны заниматься домом и воспитывать детей. Естественно, все феминистки ненавидели его. Меня он тоже иногда возмущал, однако его внешний вид возбуждал во мне любопытство. Он был сложен, как буйвол: тяжелые плечи, мощная шея и коренастое, мускулистое тело. Лицо у Хокберна было грубой лепки, но по-своему довольно привлекательное.

В тот день я одевалась особенно тщательно. Поверх черных чулок и пояса с резинками я надела мягкое шерстяное платье и закуталась в норковую шубку. Мы с Клайвом заняли места в первом ряду на галерее для публики, и я начала исполнять задуманное. Застегнув шубку на все пуговицы до горла, я втянула руки внутрь, превратив шубку в подобие палатки, и расстегнула платье. Шубка была на несколько размеров больше, чем нужно, так что сделать это было проще, чем может показаться. Потом я спустила с себя платье и, подняв его с пола, сунула в сумочку.

Начались жаркие дебаты. Наконец на трибуну поднялся Леонард Хокберн, чтобы сказать свое веское слово. Он говорил красиво и гладко, глубоким, мужественным басом, но нес страшную чушь!

— Мы зашли слишком далеко, — говорил он, — позволяя женщинам отодвигать дом и семью на второй план. Пора бы сказать им: «Ваша семья нуждается в вас. Вы должны подумать над тем, что означает быть женщиной, и в полной мере использовать то, что имеет только женщина…»

Это был самый удачный момент. С гулко бьющимся сердцем я поднялась с места, распахнула шубку и уселась на перила, окружавшие галерею, именно так, как я делала для снимков. Затаив дыхание, я ждала реакции.

Бедный Леонард Хокберн не мог сообразить, почему вдруг аудитория перестала обращать на него внимание. Я положила руки на бедра, откинув назад полы шубки так, чтобы позволить членам парламента как следует разглядеть меня. И, уж поверьте мне, они не упустили такой возможности! Раздались одобрительные возгласы, а я поворачивалась в разные стороны, чтобы они могли получше разглядеть меня.

Разумеется, это продолжалось недолго. Меня, взяв под руки, увели двое полицейских, и последнее, что я видела, было лицо Леонарда, уставившегося на меня, словно его поразила молния.

Меня отвели в полицейский участок, обвинив в нарушении спокойствия. Немедленно появился приятель Клайва Джерри, солиситор, который был обо всем предупрежден заранее. Ночь я провела в камере. К счастью, они оставили мне норковую шубку, которую никто не осмелился отобрать у меня, зная, что под ней на мне почти ничего нет. Заметьте, некоторым очень хотелось бы сделать это.

Утром появился Джерри, который принес мою сумочку, припрятанную Клайвом. В суде магистратов я появилась в шерстяном платье, которое плотно облегало фигуру. Магистрат, глядя на меня, без конца покашливал, прочищая горло. Я честно призналась, что была возмущена высказываниями помощника министра и почувствовала: пришло время решиться на что-то чрезвычайное в знак протеста.

Джерри кивнул с самым серьезным видом.

— Иными словами, это был своего рода политический протест?

— Вы абсолютно правы, — сказала я, стараясь не рассмеяться. — К тому же я всего лишь последовала совету министра.

— В каком смысле? — спросил совершенно ошалевший магистрат.

— В полной мере использовала то, что имеет только женщина, — объяснила я с самым невинным видом.

Меня отпустили, заставив уплатить штраф.

Клайв отвез меня домой и рассказал, что происходило после того, как меня увели.

— Похоже, члены парламента никогда не видели ничего подобного, — фыркнул он. — У одной трети перехватило дыхание, у другой — глаза вылезли из орбит, а еще одной трети придется кое-что объяснить своим женам.

В тот день телефоны звонили не умолкая. Клайв шепнул кое-кому, что у него есть фотографии того, что увидели члены парламента. Эти фотографии, естественно, были теми самыми снимками, которые мы делали в студии накануне. Он заломил за них действительно высокую цену, но желающие их иметь платили не торгуясь, и на следующий день моя фотография появилась во всех газетах в сопровождении подписи: «Вот то, что имеет только женщина». Увидев газеты, Леонард даже поперхнулся кофе. Один журналист по имени Эдди взял у меня интервью по поводу «политического протеста» и написал небольшую статью, которая выглядела потрясающе рядом с моим снимком в костюме Евы.

Меня пригласили на телевидение, и поскольку мне нужно было что-то сказать, я сказала, что Леонард Хокберн — настоящий клоун и что он представляет собой угрозу для хороших простых девушек вроде меня, которые стараются честным трудом зарабатывать на жизнь.