Бесспорное правосудие - [102]

Как будто почувствовав неудобство посетителя, Ульрик, склонившись, отключил три верхние секции камина. Эту операцию он проделал необычайно тщательно, как человек, выполняющий сложную задачу, требующую высокой точности, дабы избежать несчастья. Удостоверившись, что накал электричества упал, он выпрямился и тоже сел, повернувшись лицом к Дэлглишу.

– Да, знал. Мне стало известно, что у Олдриджа есть дочь по имени Венис, и возраст был подходящий. Когда она пришла в «Чемберс», я проявил любопытство и задал ей этот вопрос. Просто было интересно – и все.

– Вы помните этот разговор?

– Думаю, да. Кстати, довольно короткий. Тогда мы находились одни в комнате. «Вы дочь Кларенса Олдриджа из «Дейнсфорда»?» – спросил я. Она посмотрела на меня и сказала: да, я его дочь. Во взгляде была не тревога, а подозрительность. Я признался, что прихожусь старшим братом Маркесу Ульрику. Венис немного помолчала, а потом сказала: «Я так и думала, что вы в родстве. Редкая фамилия. И Маркес говорил, что у него есть старший брат». Тогда я сказал, что нет смысла вспоминать прошлое.

– И как она реагировала на ваши слова?

– Не знаю. Я не стал ждать – вышел из комнаты, прежде чем она успела ответить. В дальнейшем ни один из нас не упоминал о «Дейнсфорде». Такое положение никак не связано с каким-то принципиальным решением. Просто я почти не встречался с ней. О Венис шел слух, как о человеке с трудным характером, а я вообще сторонился работников коллегии. Уголовным правом я не интересуюсь Правоведение должно быть интеллектуальным занятием, а не публичным спек-таклем.

– Я не причиню вам боль, спросив, что случилось с вашим братом?

– Это необходимо? – Помолчав, Ульрик добавил: – Нужно в интересах следствия?

В его голосе отсутствовали эмоции, но взгляд серых глаз был напряженный.

– Не знаю, – ответил Дэлглиш. – Может быть, не нужно. В случае убийства трудно сказать, что именно понадобится. Большинство дел рушится из-за того, что задавалось слишком мало вопросов, а не из-за того, что их было слишком много. Я всегда испытываю потребность знать как можно больше о жертве, а это включает и прошлое.

– Должно быть, приятно заниматься делом, которое оправдывает то, что в обычных случаях зовется праздным любопытством. – Ульрик выдержал паузу и продолжил: – Маркес на одиннадцать лет моложе меня. Я не учился в «Дейнсфорде». Отец в то время был состоятельным человеком и отправил меня учиться в частную школу, которую окончил сам. Но когда Маркесу исполнилось восемь лет, положение изменилось. Отец работал за границей, я был в Оксфорде, а Маркеса во время каникул опекал дядя по отцовской линии. Отец разорился, и мы были относительно бедны. Отец не был дипломатом и не работал для международной корпорации. Его фирма не платила за школьное обучение, хотя небольшая компенсация, полагаю, входила в его жалованье. В «Дейнсфорде» плата была небольшая. Школа располагалась недалеко от дома дяди и тети, и было известно, что после нее можно попасть в муниципальную школу со стипендией. В санитарном отношении она тоже считалась удовлетворительной. На родителей школа произвела хорошее впечатление, хотя, учитывая их стесненное положение, другого и быть не могло. Также невозможно было знать, что Олдридж садист.

Дэлглиш молча слушал, и Ульрик продолжил:

– Его извращение настолько широко распространено, что слово «извращение» звучит как-то неуместно. Ему нравилось бить маленьких мальчиков. В этом деле он проявлял одну тонкость, которая, пожалуй, давала ему право претендовать на оригинальность. Олдридж «прописывал» провинившемуся определенное количество ударов розгами, но наказание свершалось не сразу, а растягивалось на неделю и осуществлялось публично в определенное время, обычно после завтрака. Вот это предчувствие унижения и боли Маркес не смог вынести. Это был робкий и чувствительный мальчик. Он повесился на перилах лестницы на веревке, скрученной из собственной пижамы. Смерть не была быстрой – он долго задыхался. Последовавший за этим публичный скандал привел к закрытию школы и концу карьеры Олдриджа. Не знаю, как сложилась его дальнейшая жизнь. Думаю, что предоставил вам хоть и краткую, но достаточно ясную информацию о том, что вы хотели знать.

– Олдриджа и его жены нет в живых, – сказал Дэлглиш. Он хотел прибавить, что после них осталась дочь, которая не терпела мужчин, но преуспела в мужской профессии, чей брак кончился разводом, а дочь не любила ее. Больше себе, чем Ульрику, он сказал:

– Это не ее вина.

– Вина? Я не употреблял этого слова. Оно подразумевает, что мы контролируем наши действия, что, на мой взгляд, в большой степени иллюзия. Вы полицейский. Вы должны верить в свободу воли. Уголовное право исходит из того, что большинство из нас контролирует свои действия. Нет, это не ее вина. Возможно, это ее несчастье. Как я уже сказал, мы никогда это не обсуждали. Личную жизнь надо хранить подальше от «Чемберс». Кто-то несет страшную вину за смерть моего брата, но это не была – и не есть – Венис Олдридж. А сейчас, если вы не возражаете, я хотел бы пойти домой.

Глава тридцатая

Саймон Костелло занимал одну из небольших комнат на третьем этаже. Это был удобный, хотя и содержащийся в беспорядке кабинет, где единственной личной вещью был стоящий на письменном столе большой фотопортрет жены в серебряной рамке. Вошедшего Дэлглиша он жестом пригласил сесть в одно из двух кресел, стоявших не у камина, как обычно, а по разным сторонам столика у окна. Освещенные снизу листья огромного конского каштана отбрасывали на стекло черно-серебряные тени.