— Уговорила, — решил Фернандо. — С другой стороны, все это может пойти и на пользу Бессмертным. Недавно один произнес мне целую речь о бесцельности своего существования. Пожалуй, именно это им и нужно: обиженный ребенок, которого они дружно примутся утешать…
Утром мы встретились с Эвой за завтраком.
Она упорно не смотрела на меня. Она имела право сердиться за то, что я раскрыла ее тайну. Я и не обижалась. Разговор о Бессмертных я наметила на вторую половину дня, и место выбрала самое подходящее — бассейн. Эва пыталась сбить напряжение, плавая наперегонки. Видно, единственной возможной сейчас для нее радостью была радость победы над сильным противником.
— У меня для тебя сюрприз, — сказала я, дважды позволив ей обогнать себя. Она недоверчиво покосилась. Но, когда мы завершали очередную стометровку, сказала в пространство:
— Не понимаю, какие в моей жизни еще могут быть сюрпризы…
Потом мы шли в кафе, и я продолжила разговор.
— Прежде всего, прости меня, — сказала я. — Если можешь…
Эва молчала и смотрела в сторону.
— Если б я знала, что это из-за любви, я бы ни за что не погрузила тебя. Но мне и сейчас трудно понять тебя. Ведь о такой любви, из-за которой идут на смерть, я только в книгах читала.
И я почувствовала, что расстояние между нами как будто начало сокращаться.
— Я его каждую ночь во сне вижу, — вдруг призналась Эва. — Проходит мимо и не смотрит на меня. Или вдруг начинает целовать — это еще хуже…
— Можно попробовать камеру биосна, — осторожно предложила я, но она помотала головой.
— Ладно, хватит обо мне!.. Что там за сюрприз? — она опять оборонялась, эта сердитая девочка.
— Ты что-нибудь слыхала о Бессмертных?
Она резко повернулась ко мне.
— Это та колония двухсотлетних, которую обнаружили…
— Правильно. А хочешь с ними познакомиться?
И прежде, чем Эва успела согласовать свое желание с идеей непрерывного сопротивления современной медицине вообще и мне в частности, с губ сорвалось вполне естественное «хочу!».
— Тогда слушай. Никакие они на самом деле не бессмертные. Но то, что помогло им прожить такое множество лет, произведет революцию в науке. Теперь норма — сто лет, а скоро будет — триста. В последней трети двадцатого века жил такой доктор Вернер, он был педиатром. Тогда как раз возродился интерес к йоге, к парапсихологии, впервые провели погружение. Он увлекся этими проблемами, стал лечить детей гипнозом, а потом додумался до идеи авторегенерации. Доктор Вернер был молод. И он позвал на помощь своих друзей — таких же молодых… Несколько раз в неделю он собирал их, обследовал, учил методам самовнушения — ну, лечим же мы самовнушением простуду, это элементарно. Так они начинали. Вернер искал способ воздействовать на организм комплексами ощущений. Он думал, пробовал, а они все послушно исполняли, не задавая, к сожалению, лишних вопросов. В тридцать семь лет он погиб в автокатастрофе.
— Как все гении, — вдруг заметила Эва.
— Он погиб, а его друзья продолжали встречаться, тихо-мирно занимаясь самолечением и понемногу совершенствуя его методику. Но то, что у него диктовалось мыслью, у них получалось чисто интуитивно. Они научились контролировать свой организм, но сами не знают, как они это делают. Представляешь, обновляют стареющие клетки, поддерживают все свои внутренние органы в образцовом порядке, а поди спроси их, каким образом! Ну, слушают музыку и выполняют упражнения, предписанные Вернером, кое-что сами случайно изобрели… И все-таки проблема бессмертия ими не решена, они не умеют восстанавливать нервные клетки. У человека четырнадцать миллиардов нервных клеток, из них активно действуют два. Ресурсы значительные, но не безграничные. Здесь, в Эстибеле, для Бессмертных создали те условия, в которых им было хорошо полтораста лет назад. Знаешь, как они радовались всем этим музейным экспонатам? Теперь предупреждается каждое их желание, бережется каждая нервная клеточка… Хватит с них и того, что было. Ведь каждый из Бессмертных похоронил детей и внуков…
— А как мы к ним попадем? — вопрос был резонный.
— Это не просто. Они живут в лесном домике, в радиусе пяти километров от которого оградительный пояс. Надо знать пропускные пункты. Мой старый друг, который работает с ними, заметил, что они в последнее время скучают, хотя еще недавно эти самые Бессмертные настаивали на своем строжайшем уединении. Он пригласил меня к ним в гости. А я подумала о тебе.
— Спасибо… — и опять нейтральная полоса между нами вроде бы сузилась.
И вот на закате мы кустами, словно играя в индейцев, пробрались к замаскированному на лесной опушке пропускному пункту, где ждал Фернандо на электрокаре.
Перед встречей с ним я поистине материнским взором оглядела Эву. Носик мог быть поизящнее, и овал лица понежнее, но в белом с легким узором платьице она выглядела совсем девочкой. Главное ее очарование, несомненно, заключалось в черных миндалевидных глазах и длиннейших ресницах, которые, загибаясь вверх, едва не касались бровей. Дурак он был, этот Тенгиз, думала я, ибо только дурак не обратит внимания на такие ресницы.
Скоро мы оказались возле деревянного домика.
Его стены были увиты диким виноградом, на закатном небе четко обозначился флюгер-флажок, увенчавший угловую башенку, — окна веранды светились теплым желтым светом.
