Бессмертные - [24]

— Господи, папа…

— Это мне сделали в Мексике, — объяснил он. — Там был старый жрец, он знал всякие штуки еще от ацтеков. Они умели поднимать из могилы мертвых при условии, что те умерли не больше двух лет назад и сохранились в приличном состоянии. Они использовали их как воинов для разных церемоний. — Папа согнул руку, и татуировки согнулись тоже. — Это нужно для того, чтобы воскрешать мертвецов.

Меня подташнивало и слегка знобило. Эти движущиеся штуки выходили за пределы моего понимания. Вот бы показать их Клер! Она, наверно, была бы очарована, взялась бы проводить исследования и выдвигать всякие теории.

Уж она поняла бы, что это такое.

Я с трудом сглотнул и спросил:

— А еще что нужно?

— Прежде чем рассказать дальше, — ответил он и снова надел рубашку, скрыв под ней портрет нашей семьи, — я должен получить доказательство, что ты к этому готов, Шейн. Что скажешь?

Я глотнул воздуха и наконец конвульсивно кивнул.

«Тяни время, — сказал я себе. — Тяни время и думай, что можно сделать. Думай!»

Кроме того, чтобы просто отрубить отцу руку…

— Иди сюда, — продолжал он, направляясь в заднюю часть комнаты.

Там обнаружилась дверь; он врезал в нее новый, прочный замок и сейчас открыл его ключом, который достал из кармана куртки.

Джером снова засмеялся этим своим смехом, от которого у меня мурашки бежали по коже.

— Это может тебя шокировать, — сказал папа. — Но поверь, есть серьезные основания так поступать.

Он распахнул дверь и включил верхний свет.

Это была камера без окон, и внутри, прикованный к полу внушительной серебряной цепью, находился вампир.

Не просто какой-нибудь там вампир. Это было бы слишком легко, с точки зрения отца.

Это был Майкл Гласс, мой лучший друг.

Майкл выглядел… абсолютно белым. Бледнее бледного. Я никогда не видел его таким. На руках ожоги, а в тех местах, где серебряная цепь касалась кожи, — большие рубцы. И еще порезы, из которых на пол медленно сочилась кровь.

Обычно голубые, сейчас его глаза горели ярко-красным пламенем, как у монстра, и в них не было ровно ничего человеческого.

Но голос его я узнал.

— Помоги… — прошептал он, и это по-прежнему был голос моего лучшего друга.

Я не мог ответить, вместо этого я попятился и захлопнул дверь.

Джером снова смеялся, я развернулся, схватил кресло и ударил его по лицу. С таким же успехом я мог бы на него дунуть. Он перехватил кресло, переломил толстое дерево и швырнул обломки в меня. Я пошатнулся и, наверно, упал бы, если бы не оперся рукой о стену.

— Хватит. Не смей прикасаться к моему сыну, — бросил отец.

Джером замер, словно врезавшись в кирпичную стену, но продолжал делать руками такие движения, словно пытался вырвать мне горло.

Я повернулся к отцу.

— Это мой друг!

— Нет, это вампир. Самый молодой из них. Самый слабый. Тот, кого практически никто из них не бросится спасать.

Мне хотелось завопить или врезать кому-нибудь. Внутри нарастало напряжение, руки дрожали.

— Что, черт побери, ты с ним делаешь?

Я не знал, что за человек стоит сейчас передо мной, — усталый байкер средних лет, в кожаной куртке, со всклокоченными седыми волосами, с землистым лицом, изборожденным морщинами, со шрамами и татуировками. Только глаза напоминали о моем отце, и то всего мгновенье.

— Этот вампир тебе не друг, Шейн. Уясни, наконец, — твой друг мертв, в точности как Джером, и память о нем не должна помешать тебе сделать то, что ты обязан сделать. Развязав войну, мы убьем их всех. Всех, без исключения.

Когда-то мы с Майклом вместе играли у нас дома; папа бросал с нами мяч, качал на качелях, угощал, когда праздновали дни рождения.

Но больше это не имело для него никакого значения.

— Как? — Я стиснул челюсть, так что зубы лязгнули. Руки по-прежнему дрожали. — Как ты это делаешь? При чем тут он?

— Я пускаю ему кровь и сохраняю ее — в точности как они поступают с нами, людьми. Для колдовства нужны эти две вещи — татуировки и кровь вампира. Это просто тварь, Шейн, помни об этом.

Майкл не был тварью; во всяком случае, был не просто тварью. И на Джерома, которого папа вытащил из могилы, он совсем не походил. Но и Джером был не просто безмозглой смертоносной машиной. Безмозглые смертоносные машины не проводят свободное время, читая о приключениях Дороти и Тото. Они даже не знают, что оно у них есть — свободное время. И сейчас я видел в широко распахнутых желтоватых глазах Джерома страдание, ужас и гнев.

— Ты хочешь здесь оставаться? — спросил я его напрямик.

На какой-то миг Джером стал похож на мальчика — испуганного, сердитого, страдающего маленького мальчика.

— Нет, — ответил он. — Это причиняет боль.

Будь моя воля, я бы не позволил делать с ними это — ни с Майклом, ни с Джеромом.

— Не пытайся смягчить меня, Шейн. Я сделал то, что надлежало, — заявил отец. — Ты всегда был слабаком, но я надеялся, что ты возмужал.

В прошлом подобные слова могли бы толкнуть меня на драку, чтобы доказать свое мужество, — с Джеромом, например. Или с ним самим. Но теперь я только повернулся к нему и сказал:

— Я реально был бы слабаком, если бы купился на все это дерьмо, папа. — Я вскинул руки, сжал их в кулаки, снова разжал и уронил. — Мне нет нужды что-либо тебе доказывать. Больше нет.