Бессмертники — цветы вечности - [14]

Вечером он пришел на нужную ему улицу и постучался в дом, скромно стоящий в глубине двора. На этот раз он тщательно проверился, еще засветло присмотрелся к этой улице и теперь был уверен, что «хвоста» за ним нет.

На стук отозвался молодой женский голос, такой спокойный и бархатисто-теплый, что он сразу как-то успокоился. Когда дверь слегка приоткрылась, он произнес слова своего пароля и тут же очутился в просторных чистых сенях. Прямо перед ним, держа перед собой керосиновую лампу без пузыря, стояла невысокая и очень милая чернявая женщина, почти девочка.

— Вытирайте ноги и проходите, — мягко прошелестел в полутьме ее голос.

— Спасибо, я лучше совсем разуюсь: на улице такая грязь.

— Спасибо и вам, вы избавляете меня от лишнего мытья полов. Осенью у нас с этой грязью просто беда.

— Успел убедиться, погуляв по вашей Уфе.

— Так вы приезжий?

— Да.

— И откуда? Не из Самары?

— Нет, с севера…

— Там, поди, уже снег? А мы его только ждем…

«Господи, о чем это мы говорим!» — спохватился вдруг Иван. Ему представлялась эта встреча совсем иной — по-мужски деловой и конкретной: пришел — узнал, что надо, и ушел по новому адресу А тут! Сейчас еще, поди, и чай испить позовут! И верно:

— Ну вот, теперь проходите, напою вас с холоду чаем, а заодно и поговорим. Разве вы не хотите попить чаю?

Давно голодный и смертельно усталый, он не нашел в себе сил отказаться, хотя желание как можно скорее связаться с местными товарищами было для него по-прежнему самым главным и неотложным.

Уже за столом в чистой уютной комнате, словно читая его мысли, она доверительно сказала:

— Мы тут, в этом интересном уральском крае, живем бок о бок с башкирами, а башкиры — народ восточный, древний, своеобразный. Никогда, например, не начнут говорить о деле, пока не напоят гостя чаем, не расспросят о дороге, о здоровье домашних. Словом, поучиться у них есть чему.

Здесь при довольно сносном освещении он рассмотрел ее получше. Первое впечатление во всем подтвердилось: действительно, очень мила, обходительна, — и дополнилось новыми подробностями: пенсне, большие бархатисто-карие глаза, мягкий, почти детский овал лица, остренький подбородок… Что-то детское, светлое, незащищенное исходило от всего ее облика, так не вязавшегося с ее суровой партийной кличкой: товарищ Варя.

Торопливо перекусив, Иван поблагодарил и сразу же приступил к делу. Рассказал, что прибыл из Нижнего Тагила, что имеет очень важное поручение к товарищу Назару, но того на явке не застал. Попросил как можно скорее связать его с кем-нибудь из руководителей подпольной боевой организации большевиков.

Милое детское лицо сидящей напротив женщины сразу переменилось. Не теряя своего общего очертания, оно в то же время как-то незаметно, пока он говорил, сделалось совершенно другим — взрослым, строгим и даже суровым. — Товарища Назара не знаю… С кем, говорите, вам хотелось бы встретиться, кроме него?

Он повторил, что в Тагиле ему дали лишь две явки и что никого из уфимцев он не знает.

— В таком случае лучше подождать, — спокойно предложила она.

— Ждать не могу. У меня очень серьезное дело, — начинал сердиться он.

— У наших товарищей, смею вас заверить, дела тоже вполне серьезные, — заметила она.

— Кое-что об этих делах я уже знаю, — вскипел он. — Имел сегодня счастье убедиться лично!

— Что вы имеете в виду?

— Грабежи! Во имя, так сказать, революции и сражающегося пролетариата. Самые низкие, примитивные, подлые грабежи населения!

— Выражайтесь точнее: экспроприации!

— Экспроприации кого и чего? Матерого миллионера-капиталиста или нашего же брата рабочего? Государственного банка или последнего трудового рубля? У меня, к примеру, оказалось всего пять копеек, так и ими не побрезговали, взяли. Жалкое зрелище, жалкая карикатура!

— Замолчите! — вскочила она, бледная от возмущения. — Что можете знать вы, приезжий человек, о здешних делах? Кто вам наплел такую чепуху?

— Повторяю: я видел и пережил это сам, сегодня в поезде!

— А почему вы так уверены, что это дело боевиков именно нашей организации? Они что — сами вам представились?

О, это милое, хрупкое создание видно, имеет крепкие зубки! Стопори машину, Ваня Петров, не ломись напролом, не пори горячку. Тут, похоже, есть над чем подумать…

Стыдясь своей излишней горячности и не решаясь посмотреть ей в лицо, он примирительно сказал:

— Извините, товарищ Варя, нервишки сдали, зря это я…

— Нервы свои беречь надо, молодой человек. Да и других тоже.

Иван горько улыбнулся, вспомнив свою дорогу в этот город, но ничего не сказал.

— Что же делать с вами? — опять тепло и доброжелательно спросила она. — Дать вам явку к какому-нибудь из наших — ночью в чужом незнакомом городе все равно не найдете, еще, чего хорошего, на фараонов нарветесь, а они у нас сейчас злющие — ух!

— Не волнуйтесь, одного здешнего филера я уже поводил сегодня по городу. И откуда взялся, с чего прилип — до сих пор не пойму.

— Вот видите, придется провести ночь здесь. Как говорится, утро вечера мудренее.

Иван решительно поднялся.

— Это исключено. Не имею права ставить под удар явку и вас.

— Что, даже паспорта нет?

— Ничего, кроме револьвера.

— Ох, какой вы отчаянный!.. Совершенно!