Бессмертная история, или Жизнь Сони Троцкой-Заммлер - [49]
И плодом этих служебных «шур-мур» стал мой сын, мне даже кажется, что вся эта операция с советскими оборотнями, план ликвидации нацистских главарей, все это было задумано лишь для того, чтобы мог родиться мой сын. Потому что в ином случае ее результат пошел псу под хвост.
Сыну я намерена посвятить отдельный рассказ, я думаю, вы о нем еще не раз услышите, а сейчас, пока позволяет время, я перейду к концу этой операции.
45) Памяти моих возлюбленных волков
Свары между британской и советской секретными службами привели к тому, что все волки-воины были убиты. И только из-за того, что их не оказалось на Высочине, куда советская контрразведка отправила за ними своих убийц, только благодаря этому они прожили на несколько дней дольше. Однако в конце концов их отыскали и в этом прямоугольнике зелени посреди Брно, отыскали и расправились с ними так, как этого и следовало ожидать. Впрочем, как именно, я не знаю, и нам остается только гадать.
Однажды, вернувшись после своих утренних походов по магазинам, я обнаружила, что Генрих, Мартин, Йозеф, Герман и Ада бесследно исчезли. Каким образом удалось усыпить их профессиональную бдительность и опередить их мгновенную реакцию? А может, все было иначе. Может, волки, точно овцы, сами пошли на заклание. Только сейчас, когда уже поздно, я осознаю, чему должна была их учить вместо пения!
За брненскими крышами, башнями и фабричными трубами неспешно поднимается солнце. Мы с майором стоим посреди парка, в центре круга, образованного пятью раскидистыми деревьями, на которых всегда спали волки (и на которых по утрам они хором распевали), я впервые вижу майора в военной форме, и он жутко страдает от того, что не может даже одним-единственным выстрелом из пистолета почтить память пятерых храбрых солдат, пятерых своих погибших смельчаков, потому что они были не просто какими-то там русскими, а его людьми, которые наверняка бы в точности выполнили полученный приказ (они вели бы себя воистину по-королевски, взойдя на трон, и пусть музыка и все, какие только есть на свете, воинские почести громогласно поведают о них), так что он мечтает воздать им должное.
Какое-то время мы постояли там, а потом майор снова забрался в ближайшие кусты, переоделся и вышел на свет, облаченный в свой обычный незаметный, потертый костюм, а его парадная форма была перекинута через руку.
— Ну вот, сержант Заммлер, еще несколько недель — и войне конец, несмотря на то, что мы с вами нимало его не приблизили. Наша операция успехом не увенчалась, но это вовсе не значит, что она была ненужной. Любое сопротивление злу, пускай даже оно кажется бесполезным, все равно необходимо. Необходимо духу народа, — сообщил он мне, снимая при этом со сложенной формы репьи, приставшие к ней в кустах.
— Вот еще один, — показала я. — Репей. — И я схватила его, точно блоху, одну из тех, которых я так любила вычесывать из шкур своих волков.
— А знаете, майор, ведь настоящая моя фамилия — Троцкая. И только на время войны я отказалась от нее как от опасной. Но теперь-то я смогу вновь извлечь ее из кладовой.
— На вашем месте я не стал бы торопиться.
— Хотела бы я знать, почему? Я же стану жить в свободной демократической стране, где быть дочерью русского эмигранта…
— Вашими бы устами, сержант… Троцкая.
Через полгода война и впрямь закончилась, и незадолго до ее конца у меня успел родиться сын.
Ты слышишь, Бруно Млок, я зачала тебе сына от волков-воинов! И назвала его Мартином в честь своего любимого волка (волка, предназначенного для убийства Мартина Бормана), потому что сказать точно, кто именно из них был отцом, нельзя. Майор Руйбер квалифицировал мою беременность как «производственную травму», но поскольку я и слышать не хотела об аборте, то роды мне оплачивала казна Его Величества, а рожала я в роскошном швейцарском санатории, где и застали меня последние дни войны. Застали любующейся изумительной панорамой Невшательского озера, силуэтами серебристых елей, спускающихся к воде, и испорченным солнечным реостатом за склонами Бернских Альп.
46) Круг в поле
Вернувшись из Швейцарии (шла вторая неделя июня 1945 года), я очутилась в опустевшей квартире с выломанными дверями. В глазах у меня потемнело. Я вспомнила о видении, явленном мне дьяволом над крышами Брно: длинная вереница мужчин, женщин и детей, батюшка с матушкой, и у матушки на шее висит дощечка с надписью Германская свинья!
Кузен Гюнтер, заместитель начальника брненского гестапо, наверняка успел улизнуть, и они принялись вымещать злобу на беспомощных и невинных!
В тот же день я зашла к мадам Бенатки, той самой, что учила меня когда-то игре на пианино. Но ее в живых уже не было. В квартире на Августинской улице теперь жила ее дочь, мадам Бенатки-младшая, точная копия матери и такая же добросердечная. Я оставила у нее своего сына и охапку пеленок и поспешила в Прагу.
Как я уже упоминала, дорогие вы мои, майор Руйбер (теперь, однако, под своим собственным именем, то есть как Станислав Сланина) сразу после войны поступил на службу в министерство иностранных дел и стал доверенным сотрудником Яна Масарика.
Рубрику «Мистификатор как персонаж» представляет рассказ известного чешского писателя Иржи Кратохвила (1940) «Смерть царя Кандавла». Герой, человек редкого шарма, но скромных литературных способностей, втайне от публики пишет рискованные эротические стихи за свою красавицу жену. Успех мистификации превосходит все ожидания, что заставляет рассказчика усомниться в литературных ценностях как таковых и еще во многом. Перевод и послесловие Нины Шульгиной.
«Читать не надо!» Дубравки Угрешич — это смелая критика современной литературы. Книга состоит из критических эссе, больше похожих на увлекательные рассказы. В них автор блистательно разбивает литературные и околокультурные штампы, а также пытается разобраться с последствиями глобального триумфа Прагматизма. Сборник начинается с остроумной критики книгоиздательского дела, от которой Угрешич переходит к гораздо более серьезным темам — анализу людей и дня сегодняшнего. По мнению большинства критиков, это книга вряд ли смогла бы стать настолько поучительной, если бы не была столь увлекательной.Дубравка Угрешич родилась и училась в бывшей Югославии.
Они молоды и красивы. Они - сводные сестры. Одна избалованна и самоуверенна, другая наивна и скрытна. Одна привыкла к роскоши и комфорту, другая выросла в провинции в бедной семье. На короткий миг судьба свела их, дав шанс стать близкими людьми. Но короткой размолвки оказалось довольно, чтобы между ними легла пропасть...В кн. также: «Директория С., или "Ариадна " в поисках страсти, славы и сытости».
От издателяРоман «Семья Машбер» написан в традиции литературной эпопеи. Дер Нистер прослеживает судьбу большой семьи, вплетая нить повествования в исторический контекст. Это дает писателю возможность рассказать о жизни самых разных слоев общества — от нищих и голодных бродяг до крупных банкиров и предпринимателей, от ремесленников до хитрых ростовщиков, от тюремных заключенных до хасидов. Непростые, изломанные судьбы персонажей романа — трагический отзвук сложного исторического периода, в котором укоренен творческий путь Дер Нистера.
Мухаммед Диб — крупнейший современный алжирский писатель, автор многих романов и новелл, получивших широкое международное признание.В романах «Кто помнит о море», «Пляска смерти», «Бог в стране варваров», «Повелитель охоты», автор затрагивает острые проблемы современной жизни как в странах, освободившихся от колониализма, так и в странах капиталистического Запада.
ОЛЛИ (ВЯЙНО АЛЬБЕРТ НУОРТЕВА) — OLLI (VAJNO ALBERT NUORTEVA) (1889–1967).Финский писатель. Имя Олли широко известно в Скандинавских странах как автора многочисленных коротких рассказов, фельетонов и юморесок. Был редактором ряда газет и периодических изданий, составителем сборников пьес и фельетонов. В 1960 г. ему присуждена почетная премия Финского культурного фонда.Публикуемый рассказ взят из первого тома избранных произведений Олли («Valitut Tekoset». Helsinki, Otava, 1964).
Ф. Дюрренматт — классик швейцарской литературы (род. В 1921 г.), выдающийся художник слова, один из крупнейших драматургов XX века. Его комедии и детективные романы известны широкому кругу советских читателей.В своих романах, повестях и рассказах он тяготеет к притчево-философскому осмыслению мира, к беспощадно точному анализу его состояния.