Бессмертие графини - [49]

Дни и ночи потянулись, похожие один на другой.

Викторий так и не появился, и, кроме нас троих, вампиров в замке не было, хотя это было только к лучшему. Благородных людей, за исключением редких гостей, что проезжали мимо и останавливались на ночь, тут тоже не наблюдалось — граф похоже действительно исключил себя из светской жизни, хотя продолжал собирать последние новости и всегда знал, что происходит, как в соседних областях, так и в центре империи, частью которой являлись наши земли.

Когда граф только нашел нас, я совершенно не представляла, как смогу жить и с ним, и с Иеронимом одновременно.

Мой рыцарь знал другую меня.

Зависимую, надломленную, одинокую, но другую.

Без графа.

С графом же я менялась.

Я не могла перечить ему, не могла отказывать, не могла противиться дьявольскому блеску его голодных алых глаз. Не могла заставить себя не хотеть его самого и его прикосновений. Когда граф находился рядом я принадлежала только ему. И я боялась, что теперь, назло мне, он будет этим пользоваться куда больше. Ведь Иероним был чист и бескорыстен, и, как оказалось, любил меня, так разве граф упустил бы возможность причинить ему боль?

Вряд ли, особенно учитывая его жестокость.

И поэтому я уже приготовилась к наслаждению, которое доставлял мне граф, и ценой которому могла стать не только боль, но стыд и унижение.

Однако этого не произошло.

Нет, граф приходил ко мне в покои, заставляя кричать от прикосновения его сильных рук, твердых губ и острых клыков. И после этого я неизменно краснела, глядя в глаза Иерониму, который не мог не слышать всего этого, ведь мы жили под одной крышей.

Но подобное происходило теперь не так уж и часто, и преимущественно днем, который стал нашей ночью — временем жарких, жестоких объятий, крови и всепоглощающей страсти.

И хотя, каждый раз, ложась в постель на рассвете, я с трепетом, предвкушением и страхом ожидала, когда же придет граф, и что же он придумает на этот раз, большая часть таких ожиданий оказывалась напрасной.

Это и радовало и огорчало меня одновременно, ведь я ожидала совершенно иного. Да и когда граф вернулся в мою жизнь после столь длительного отсутствия, мне хотелось его больше и больше, но желаемого я не получала.

Хотя, все же, для Иеронима так было гораздо лучше.

Ведь иррациональное стремление графа разрушить каждого, кто оказался рядом с ним, его не коснулось. И слава богу, в которого я не верю больше, что граф просто оставил моего рыцаря в покое. Мой стыд и разбитое сердце — это малая цена, которой Иероним смог отделаться.

Как же я ошибалась в этом.

Ведь с Иеронимом граф пошел совершенно иным путем. Впрочем, даже знай я о планах своего мужа, чтобы я могла сделать вопреки им?

Слишком сломленная, чтобы помешать графу, слишком эгоистичная, чтобы отказаться от Иеронима.

Хотя начиналось все совершенно невинно, и я даже радовалась, что все обошлось столь малой кровью. Наверно, тогда мне стоило догадаться, что за нарушение указаний графа наказание будет гораздо более суровым. Но я не догадалась.

А граф не только решил не мучить Иеронима, выставляя на показ свою связь со мной, но даже отказался от привычки приводить в замок, как он называл, «гостей» — людей, страхом и болью которых он наслаждался, с которыми так любил играть прежде, вовлекая в эти игры меня и Виктория.

И хотя он по-прежнему называл Иеронима не иначе, как малыш Фарго, говорить он стал с ним куда более вежливо, как и со мной.

И снова мне стоило заподозрить неладное, но я в очередной раз позволила себе слабость поверить графу и не думать о его странном поведение.

Я знала, что это не так, но продолжала убеждать себя в том, что граф просто решил хоть на время пожить как человек. Продолжала закрывать глаза на все несовпадения и твердить про себя, что граф просто изменился за сотню лет без меня, став мягче. Глупо, ведь прежде и тысяча лет лишь прибавляли ему жестокости, но я верила, потому что не верить было бы слишком тяжело.

Теперь ночью мы собирались втроем в самой большой зале.

Граф рассказывал нам о том, как он провел предыдущие сотню лет, после своей последней смерти. Он рассуждал о Гильдебранде, ставшем после папой Григорием VII (признаться без графа я совершенно не следила за тем, что происходит за пределами моего маленького мирка, который я сделала себе сама), и о реформе церкви, которую тот затеял, и о которой граф не мог сказать и слова, при этом презрительно не фыркнув. Он рассказывал о восстание в Милане, где «жалкие, грязные люди совершенно забыли о том, что нужно уважать власть сильных» и о том, что он бы даже обратил Гильдебранда, если б только его жестокость не была направлена на пустые цели церкви.

Он заводил разговор о политике, о власти, о положении дел в разных странах. О разногласиях между папой Римским и императором Генрихом, о крестовых походах, что стали новым, воодушевляющим веянием, наполняющим людей верой в борьбу за правое дело и о вздорном нраве правителя герцогства, где мы теперь жили.

Он действительно успел многое за те годы, которые я провела в жалости к себе и попытках унять тоску по нему, и на каждую ситуацию, на каждого заметного человека имел свое мнение (а иногда и планы, хотя о последних он никогда не распространялся). Да, графа, при всей его жестокости и жажде власти, никак нельзя было назвать обделенным умом.