Бессмертие графини - [3]

А про себя отметила, насколько прекрасен голос графа, разливающийся по комнате, точно мед. Пускай и очень холодный, кристально-острый мед.

— Сегодня я переговорил с вашим отцом, бароном Фарго. Он дал свое согласие на помолвку, — тем временем продолжал граф, отстраненно глядя куда-то в сторону.

— Ваше предложение — честь для нас, — размеренно отвечала я, держа спину ровно, а подбородок вздернуто.

Этот разговор (скорее дань вежливости, чем действительный способ узнать друг друга) совершенно не мешал мне размышлять о том, отчего граф решил вдруг внезапно просить моей руки.

Сам он уж точно не походил на пылкого возлюбленного, что увидев благородную девицу, потерял голову. Скорее наоборот, голову теряли девицы, но не сам граф. Так почему он выбрал именно меня, если у него были куда более достойные варианты? Нет, я, безусловно, была правильно воспитанной и красивой, со своим облаком пышных волос цвета спелой пшеницы и васильковыми глазами. Но на территории герцогства Аквитанского, а также соседних графств, были не менее красивые, зато более родовитые, незамужние девушки.

Однако графа, казалось, не интересовало, ни то, что я дочь барона, ни общественное мнение, ни даже мое приданное. Равно так же, как его не интересовала и я сама.

Хотя, стоило ли мне ожидать жарких юношеских слов любви? Граф был уже состоявшимся, серьезным мужчиной, вряд ли способным на глупости, какие творят распаленные чувствами молодые рыцари. Пусть комплименты его и были изысканными, но голос оставался ровным.

— И, разумеется, любой почел бы за честь быть на моем месте, — все также спокойно ответил мне граф, сверкнув своими дьявольскими глазами.

После этого наш личный разговор увял сам собой, и мы перешли из уединенных покоев в общую залу.

По случаю нашей помолвки отец закатил пир, что длился неделю. Все это время граф со своей свитой жил у нас.

Я привыкла к мужчинам в замке — у отца постоянно останавливались то шевалье1, то отдельные герои, спешащие на турнир в соседнее графство, а то и вовсе бароны из прилегающих земель. Однажды нас почтил и сам король Лотарь, проходящий со своим войском в графство Пуату.

Но граф (и его рыцари) вел себя на удивление тихо. Все его манеры, жесты и слова были холодны и отточены, и только в дьявольских глазах полыхало алое пламя. При своем статусе затворника, редко бывающего в обществе, он вел себя исключительно по-светски. Пил он мало и только привезенное с собой вино, хотя ради него отец опустошил погреба, достав лучшее. Еду же всегда оставлял почти нетронутой, что заставляло задаться вопросом, откуда же он берет силы?

А силы у него действительно были немереные.

Тяжелый двуручный меч он мог держать двумя пальцами и поговаривали, что он с легкостью переносит на себе рыцарского коня в полном обмундировании и даже с наездником.

В эту неделю мне довелось лично убедиться в его физических способностях.

Мы гуляли по саду, вышагивая впереди длинной процессии из оруженосцев, рыцарей и моих служанок. Мы делали это каждый день, после заката — граф предпочитал ночной образ жизни и не покидал пределов замка при свете солнца. Впрочем, этой его особенностью я была довольна — мне и самой нравились сумерки, когда не надо беречь кожу и укрываться зонтиком.

Эти прогулки были для графа чем-то вроде досадной обязанности жениха. Нет, его лицо оставалось холодным и непроницаемым, а голос исключительно вежливым, но адский взгляд полыхал скукой и ожиданием. Тем не менее, он исправно приглашал меня на вечерний променад, а я исправно соглашалась, хотя зачастую мы молчали, глядя в разные стороны, или говорили о какой-нибудь ерунде, вроде погоды.

Я стала замечать, что боюсь его присутствия все сильнее — сила зверя, которую он источал, заставляла желать быть от него как можно дальше. Когда же мы оказывались наедине, я тревожно опускала взгляд — дьявольские глаза прожигали мою душу насквозь, вспыхивая, словно тлеющие угли.

Я даже выказала свои чувства матери, но она лишь посмеялась, списав все на волнение после помолвки — страх граф внушал только мне. Брат, как и мать, считал его весьма завидным женихом, вежливым и обаятельным. И, разумеется, так же, не замечал его звериных повадок и дьявольских глаз.

Что ж, возможно, они оба правы — и все это лишь игра моего воображения? После разговора с родными я всю ночь убеждала себя перестать относиться к графу предвзято. Ведь виной моим опасениям были слухи и волнение.

Мне удалось успокоиться, и к завтраку я спустилась вполне счастливая. По крайней мере, до тех пор, пока не встретилась с графом. Его дьявольские глаза, полные крови, прожгли меня насквозь, а губы исказила жесткая усмешка. Пожалуй, это был первый раз, когда он изменил своему холодно-вежливому выражению.

В какой-то суеверной панике я огляделась по сторонам, но никто ничего не замечал, а граф вновь нацепил на себя привычную маску, спрятав звериную ухмылку.

— Дорогая, с тобой все в порядке? — ласково спросила меня мать, сохраняя на лице улыбку благовоспитанной замужней баронессы.

— Oc, ma maire2, — кивнула я и поспешила опустить взгляд в тарелку.

Когда же я, вновь подумав о графе, рискнула посмотреть на него из-под опущенных ресниц, клянусь, он снова ухмылялся!