Бесславие: Преступный Древний Рим - [92]

Террор достиг такого масштаба, что никаких попыток расследовать происходящее властями даже не предпринималось. Старейшины стали принимать решения, а судьи выносить приговоры исключительно из страха не угодить стасиотам («голубым»), понимая, что иначе их ждет смерть. Взявшие город под полный контроль повстанцы отобрали у ростовщиков свои долговые расписки, не расплатившись, и принудили богатых отпустить на волю множество рабов, с готовностью примкнувших к мятежникам. Дети стали заставлять своих отцов передавать им имущество, а некоторые мужчины даже отдавали стасиотам для утех собственных жен и сыновей. Как-то раз одна привлекательная женщина находилась в лодке со своим мужем, и они столкнулись с бандой. Молодые люди вскочили на борт и схватили ее. Когда ее заставили подняться на борт их судна, она шепнула мужу, чтобы он не беспокоился: она не позволит себя опозорить. Затем она бросилась в воду и исчезла в глубине. Вот что происходило во времена владычества преступных банд в Константинополе.

Насколько достоверно свидетельство Прокопия? Не будем забывать, что «Тайная история» заявлена автором как разоблачение Юстиниана и его супруги императрицы Феодоры, которых Прокопий называет не иначе как «погаными демонами, губящими людей». Тем не менее атмосфера хаоса передана им предельно убедительно. Правительство, похоже, было не способно ничего противопоставить разгулу банд народных болельщиков даже на пороге императорского дворца. Прокопий утверждает, что людей беспокоило, до какого состояния Юстиниан довел государство.

Поздний Рим ничуть не смягчил своей непримиримости к врагам. Если что-то здесь и изменилось, то лишь в сторону предельного ужесточения и неистовой лютости суждений и приговоров. Можно, конечно, списать очередную волну жесточайших наказаний на желание властей примерно наказать немногих пойманных за руку в назидание остальным. Не исключено и то, что показная жестокость властей служила государству моральной компенсацией всё более дающей о себе знать неспособности обуздать маргинальные группы населения — будь то те же багауды или ипподромные партии. Но в любом случае у нас нет никаких объективных предпосылок ни для количественной, ни для моральной оценки последствий подобных изменений в государственной политике. Можно ли считать власть более человечной, если она казнит меньше людей, но более изуверскими способами?

Очевидно одно: законодательство и правоприменение в позднем Римском мире претерпели кардинальные изменения. Лоскутная правовая культура ранней империи, где нормы, устанавливаемые императорскими эдиктами, тесно переплетались с сохраняющимися местными обычаями, медленно, но неуклонно трансформировалась в направлении недостижимого идеала — единого вселенского закона. Означенная тенденция получила дополнительный мощный стимул с усилением и централизацией аппарата государственного управления. Сведение всех законов в единый согласованный кодекс в этом контексте сделалось для правителей поздней империи одной из важнейших задач.

Введение нового законодательства приводило к усилению сословно-иерархического расслоения общества: имущие получали всё больше прав и привилегий, а у неимущих последовательно отнимались и те немногие законные права, которые им были некогда пожалованы. Процесс «закручивания гаек» шел медленно, но верно, пока не привел в итоге к искомому результату: каждый житель империи был юридически отнесен к строго определенному сословию, и сословная принадлежность стала целиком и полностью определять и социальный статус человека, и его права и обязанности, и меру наказания за любые провинности. Статус римского гражданина окончательно обесценился в 212 году, когда император Каракалла щедро пожаловал его всем свободным мужчинам, проживающим на территории империи. И как раз к началу III века было окончательно закреплено новое формальное разделение подданных перед законом — на «достопочтенных» (honestiores) и «смиренных» (humillares). Со временем это юридическое сословное разграничение лишь усиливалось, пока к V веку не переросло в откровенное деление людей на «слабейших» (tenuiores) и «сильнейших» (potentiores).

Одним из последствий этого деления стало ужесточение наказаний, которым могли быть подвергнуты люди второго сорта, составлявшие подавляющее большинство населения. Даже местные землевладельцы стали приговариваться к порке за невыполнение каких-либо обязательств перед государством, например за недоимки по возросшим налогам. Это было колоссальным движением вспять по сравнению с эпохой республики и ранней империи, когда римские граждане были полностью избавлены от любых телесных наказаний. Даже если самые лютые виды казни наподобие заливания в глотку расплавленного свинца использовались крайне редко и лишь в целях преподать подданным крепкий моральный урок, большая часть населения поздней империи жила в атмосфере гнетущего страха подвергнуться невиданно жестоким по прежним временам наказаниям за малейшую провинность. Кроме того, были приняты законы, обязывавшие приписывать свободнорожденных крестьян к земле вместе с семьями и, по сути, превращавшие их в государственных крепостных — для исправного сбора податей в казну. Власть закона в результате подобных новшеств, возможно, и укрепилась, правопорядок, как минимум на словах, восторжествовал, но личные свободы были окончательно попраны.