Бесславие: Преступный Древний Рим - [20]

Римскими законами была также предусмотрена довольно странная процедура розыска краденого. Она напоминала некий ритуальный обряд и называлась «обыск в полотняной повязке с чашей в руках». Обворованного запускали во владения подозреваемого в одной набедренной повязке и с руками, занятыми удержанием чаши, чтобы потерпевший не имел возможности прикасаться там ни к каким предметам, которые могут понадобиться в качестве вещественных доказательств, и тем более подкинуть обвиняемому улики. Также этот ритуал мог символизировать и подношение богам — хранителям домашнего очага (пенатам и ларам), чтобы те помогли раскрыть, где спрятаны краденые вещи. Теоретически жертве полагалось усмотреть в хозяйстве предполагаемого вора свою пропавшую собственность и тем самым доказать обоснованность подозрений. На практике же подобная процедура помогала обнаружить из краденого разве что крупные узнаваемые предметы, скот или рабов, но никак не монеты или мелкие ценности, которые проще спрятать и практически невозможно идентифицировать. Вероятность вернуть пропажу такими методами была крайне невысокой. Об этом косвенно свидетельствуют и предлагаемые в «Оракулах Астрампсиха» варианты ответа на вопрос «найду ли я утерянное?». Семь из десяти ответов надежды на возвращение пропажи не оставляют, а из трех утвердительных ответов один предрекает благополучную находку лишь в отдаленном будущем. Такое распределение вероятностей, надо полагать, соответствовало жизненному опыту составителей древних оракулов. Ни к чему было понапрасну обнадеживать суеверных современников, поскольку возвращение похищенного считалось редкой удачей. Потерпевшие могли надеяться, как пишет Дорофей Сидонский, на то, что добро похитил кто-то из домочадцев, близких знакомых или рабов; вероятность этого была высока. В таких случаях выявить и уличить вора и вернуть краденое оказывалось значительно проще.

Некоторые виды воровства, однако, считались более серьезным преступлением, чем все прочие, а в имперский период даже стали караться наравне с тяжкими преступлениями. Грабителей, например, могли приговорить к каторжным работам, в том числе пожизненным. Но и тут действовала характерная для римской юстиции избирательность правоприменения: приговор корректировался сообразно социальному положению обвиняемого. Грабителей из числа «почтенных» граждан вместо драконовского наказания каторгой, положенной плебеям, приговаривали, опять же, к пожизненному или временному исключению из сословия или изгнанию (Дигесты, XLVII.XVIII.1.1). Может показаться странным, что кто-то из римской элиты не брезговал заниматься уголовщиной, однако это имело место. Вот прецедент: один римский всадник, совершивший кражу денег со взломом, сделав отверстие в стене, был приговорен к изгнанию из провинции Африка и из Италии сроком на пять лет (Дигесты, XLVII.XVIII.1.2).

Итак, ночная кража со взломом считалась в римском праве более тяжким преступлением, чем дневная. Другим отягчающим обстоятельством, влекущим за собой ужесточение наказания, являлось наличие при воре на месте преступления мешка или сумы, поскольку, надо полагать, это расценивалось как прямое указание на намерение вынести побольше хозяйского добра, а не просто поживиться чем боги пошлют. Отдельной статьей проходила кража скота, которая наказывалась с особой строгостью в тех случаях, когда скотокрадов уличали в целой серии преступных эпизодов. Кража крупного рогатого скота и конокрадство считались более тяжкими преступлениями, чем угон свиней, овец или коз. Судя по всему, скотокрадство являло собой реальную повсеместную проблему на горных и равнинных пастбищах империи: преступники организовывали шайки и легко справлялись с пастухами-одиночками. Болезненное отношение к скотокрадству можно объяснить еще и тем, что большинство римских юристов были людьми состоятельными, владели обширными землями и тучными стадами, а значит, и сами регулярно несли досадные убытки из-за набегов скотокрадов. Запрещалось даже размахивать красной тканью, так как это пугало скот и животные пускались в бегство (Дигесты, XLVII.II.50.4).

Пособники, подстрекатели и укрыватели по закону также считались соучастниками кражи. Считалось, что даже человек, который сознательно дает в ссуду железные орудия для взлома двери или шкафа либо лестницу, тоже должен отвечать за соучастие в краже (Дигесты, XLVII.II.55.4). Также наравне с разбойниками или ворами карались их укрыватели, те, «кто мог бы задержать разбойников, но отпустил их, приняв деньги или часть награбленного» (Дигесты, XLVII.XLVI.1). Некоторое снисхождение допускалась лишь в отношении укрывателей из числа кровных родственников преступника: это принималось во внимание как неизбежное зло.

Закон также пытался пресечь мародерство, предписывая взыскивать с тех, кто мог украсть что-то в результате кораблекрушения (Дигесты, XLVII.IX.1). Вот только простые люди в подобной поживе ничего безнравственного и предосудительного не усматривали или, как минимум, относились к мародерам с молчаливым пониманием. Император Адриан постановил, что за сохранность имущества с потерпевших крушение или вынужденно приставших к берегу кораблей отвечают приморские землевладельцы. Однако вполне очевидно, что это была скорее полумера, поскольку и на борту попавшего в беду судна всегда найдутся любители прибрать к рукам что-нибудь из перевозимых ценностей или товаров. А если так, то не послужило ли узаконенное Адрианом правило лишь усугублению риска, что корабль будет попросту разграблен экипажем и намеренно брошен у берега? Тем более что расхитителям имущества невозможно было инкриминировать что-то кроме мародерства, поскольку вынос вещей с выброшенного на берег корабля приравнивался к выносу вещей с пепелища или из руин дома. Неудивительно, что некоторые законотворцы, будучи по совместительству судовладельцами или купцами, доставлявшими товары по морю, настаивали на ужесточении наказаний. Но судовые команды и прибрежные жители во все времена почитали кораблекрушение за удачную возможность легко и безнаказанно поживиться на чужом несчастье. В конечном счете морская торговля всегда считалась предприятием крайне рискованным, и тем, кто инвестировал в эту сферу, приходилось закладывать в маркетинговый план неизбежные убытки — оборотную сторону богатого куша, который они должны сорвать в результате каждого благополучно завершившегося рейса. Кстати, на побережьях Римской империи зафиксированы и случаи кораблекрушений в результате действий на грани пиратства, когда неизвестные (предположительно, жители рыбацких деревень) зажигали на берегу ложные сигнальные огни и заманивали суда на рифы.