Беспризорник Кешка и его друзья - [53]

— Землячка, давай за три гроша я сердешную пропою и потешу твою душу?

Не дожидаясь ответа и согласия, Корешок надел шапку, поправил штаны, лихо развернул плечи и пустился в пляс с вывертом. Он притопывал ногами, волчком кружился налево и направо, ударяя себя ладошкой по затылку и подошвам, и припевал:

Я пошел плясать и вширь и вкось,

Не одна меня кусает, их там много завелось…

Он прошел боком, попятился и опять запел:

Ванька — чо, да Ванька — чо,

Ванька, сердишься на чо?

Может, люди чо сказали,

Может, сам подумал чо?

Ведьма не успела опомниться, как он снял шапку, обнажив взъерошенную голову, и стал просить за свои труды.

— У меня с собой денег нет. На, возьми бисквит, — женщина взяла в корзине у прислуги пряник и подала его беспризорнику.

Тот удивленно глянул на небольшой пряник, на обеих женщин и шмыгнул носом. «Подарила так подарила», — подумал он и бойко показал пальцем на прислугу:

— А за нее кто отдаст? Она тоже смотрела.

Хватовой сделалось неловко, она достала еще один пряник.

— А что нужно сказать? Забыл? — нахмурила брови прислуга.

Корешок подумал и, показывая рукой на стоявшего неподалеку Кешку, ответил:

— Дайте еще пряник, ему.

Женщины поторопились уйти.

Обрадованный успехом, Корешок подошел к пирожнику, считавшему выручку, и подмигнул:

— Земляк, дай денежку или пирожок!

— Какой я тебе земляк? Какая тебе денежка? Какой тебе пирожок? Сам скоро с торбой по миру пойду! Сегодня плохая выручка, — затараторил пирожник и перестал считать деньги. Он отвернулся от беспризорника и стал громко выкрикивать: — Пирожки горячие! С пылу-жару — гривенник за пару!..

Видя, что пирожник ничего не даст, Корешок подбежал к крестьянским саням и спросил:

— Землячка, почем сметана? Почем коко? Почем курица?

Крестьянка назвала цену. Тогда Корешок сунул два пальца в сметану, облизал их и пустился бежать, говоря:

— Твоя сметана невкусная.

— Ах ты, разбойник! Антихрист! — погрозила пальцем женщина удалявшемуся мальчику.

Корешок подбежал к Кешке, похвастался своей добычей и предложил оставить пряники для больного Ворона. Теперь надо было где-то достать денег. Мальчики посмотрели на группу японских и американских офицеров, которые о чем-то оживленно говорили между собой по-английски, но просить у них не решились и пошли шататься по базару.

Внешний вид беспризорников не внушал доверия окружающим. Особенно были начеку продавцы. Стоило — ребятам очутиться около прилавков, как хозяева сразу же настораживались. Они знали, что если зазеваются, то кусок колбасы или жареный цыпленок мигом исчезнет. «За этой шпаной смотри да смотри. У них руки вечно чешутся на чужое. Живо сопрут!» Так и теперь. Не успел Кешка приблизиться на три шага к ларьку, как между ним и прилавком появился хозяин и предостерегающе проговорил:

— Ну, проваливай, проваливай. Ишь, карманы нагрузил, как с ярмарки! Когда-то сам таким был. Сам смотрю, где бы стащить.

Как только мальчики отошли, продавец вернулся на свое место и зычно стал выкрикивать:

Дешево — гнило!

Дорого — мило!

Налетай, мадам!

За полцены отдам!

Раздобыть денег на базаре не удалось, и когда под звон колоколов верующие вереницей потянулись к кафедральному собору, Кешка и Корешок пошли за ними. Они подошли к порталу[12] мрачного пятиглавого храма, увенчанного позолоченными крестами. Здесь на каменной паперти, дрожа от холода, толпились и благоговейно крестились калеки, дети и женщины, старики с клюшками и просто бродяги с разных дорог.

— Давай мы тоже на паперти станем. Будем выпрашивать подаяние, — предложил Корешок.

— Тут будем до утра стоять. Ничего не выпросишь. Ишь, сколько нашего брата! — Кешка кивнул на толпу и подтолкнул товарища вперед. — Нужно идти прямо в церковь. Там тепло и, может, подвезет. С подноса украдем деньги. Для доктора надо раздобыть денег, обязательно надо раздобыть.

Мальчики обошли слепого, миновали непрестанно кланявшихся нищих женщин, прошли паперть и вошли в собор.

Собор был полон народу. Солдатки и вдовы оплакивали погибших на фронтах сыновей и мужей. Офицеры выпрашивали у господа-бога награды и чины. Купцы и крупные подрядчики просили увеличить доходы. Некоторые молящиеся стояли на коленях, смотрели на икону богоматери и усердно крестились, другие застыли в скорбных позах, наклонив головы набок, иные молча сменяли догоравшие свечи и, отойдя от подсвечника, что-то шептали, смотря на иконостас. В храме пахло елеем и ладаном.

Кешка глянул в ту сторону, где продавали свечи, на серебряный поднос с деньгами, и вздохнул. Он понял, что с этого блюда взять монеты будет трудно: уж больно высоко оно стояло. Особенно его страшил церковный староста, пристально смотревший за каждой рукой, тянувшейся к блюду. Кешка знал, что около попа, который исповедует, есть еще одно блюдо для сбора денег, и стал пробираться туда, ведя за руку озиравшегося Корешка.

— Вы куда, дети? — нахмурился монах с требником в руках.

Он окинул взглядом ребят с ног до головы и дал дорогу, боясь замарать одежду об их грязные лохмотья.

— Мы хотим это самое… исповедаца, — насторожился Кешка и остановился. — Верно, Корешок?

— Если вы хотите поведать свои грехи, то пройдите прямо вон туда, к иконостасу. Там увидите школьников. Они тоже будут исповедоваться. И вы с ними можете. Там и батюшка, — шепотом объяснил монах.