Беспокойный возраст - [23]

Из столовой навстречу вышла мать.

— Максик, все улажено, — радостно сказала она. — Звонил Семен Григорьевич Аржанов. Для тебя оставлено место в Москве, в речном министерстве.

Максим даже рот разинул от изумления: он не ожидал, что мать так быстро и, наверное, не без помощи друзей устроила всё дело.

— Мама, но ведь я уже подал заявление! — возмущенно воскликнул он.

— Ну и что же? Твою путевку отдадут другому, только и всего. Ты останешься в Москве, будешь работать на наших глазах…

Еще вчера Максим колебался бы, но сегодня, после всего, что произошло, он и сам не мог объяснить, какой перелом совершился в его душе после встречи с Бесхлебновым, с Бражинским и его друзьями, он резко ответил:

— Оставь меня, мама, со своим Аржановым! Ни в какое речное министерство я не пойду! И не приставай больше ко мне.

Хмель еще не совсем выветрился из его головы. Размашистой, нетвердой походкой Максим прошел мимо Валентины Марковны в свою комнату.

— Максенька, ведь я же для тебя старалась! — крикнула вслед ему мать.

— А вы не старайтесь! — послышался за дверью дерзкий голос Максима. — Оставьте меня в покое… Надоело!

Войдя в свою комнату, он, не раздеваясь и не зажигая света, бросился на кровать и, заложив за голову руки, стиснув зубы, уставился в потолок. Кровь все еще стучала в его висках, сумрачный потолок клонился куда-то в сторону: все-таки он изрядно выпил. В ушах еще скрипел противный голос Аркадия, перемежаемый игривым хохотом Эли, слышалось пьяное бессмысленное бормотание Юрки.

Рука Максима ныла чуть повыше кисти, и эта боль будила в нем не раскаяние за поднятый в ресторане дебош, а новое тревожное раздумье.

«Что-то неладное было со мной до сих пор, — лихорадочно быстро неслись в голове мысли. — И эта компания… И хлопоты матери… И Лидию обидел ни за что…»

Максиму представилось, что он может потерять ее навсегда из ребячьего упрямства, из ложного самолюбия, и ему захотелось тотчас же бежать к ней и молить о прощении. Но он лежал не двигаясь, голова его слегка кружилась и была тяжелой. Мысли путались.

Он не слышал, как вошла мать и присела на край кровати. Он очнулся от прикосновения ее мягкой руки ко лбу и услышал ласковый полушепот:

— Максик, что с тобой? Ты болен?

— Да, нездоровится, — угрюмо ответил Максим, закрывая рот ладонью, чтобы не дышать в лицо матери винным перегаром. Но она уже почуяла запах, бережно и в то же время боязливо гладила его волосы.

— Ты, наверное, выпил немножко с друзьями? Это ничего. Ради такого случая можно. Ведь ты теперь самостоятельный мужчина, — лился ее тихий обезволивающий голос. — Я тут тоже надумала собрать для тебя и твоих друзей в честь окончания института вечеринку… Позовешь кого надо… Повеселитесь…

— Благодарю, мама.

— Но ты, конечно, еще подумаешь… Мне ведь неудобно перед Аржановым, — вкрадчиво нашептывала Валентина Марковна. — Не огорчай меня, милый. Мне будет тяжело, когда ты уедешь и будешь где-то далеко, в ужасных условиях…

Максим резко отодвинулся:

— Мама, уже все решено. И не уговаривай. Я не могу стать трусом, плутом, перед товарищами, перед комсомольской организацией.

— Я знаю одно, — упорно продолжала Валентина Марковна, — похлопочи за любого твоего товарища, скажи ему, что его оставят в Москве, и он не откажется и сочтет это за счастье.

Максим молчал, стиснув зубы. Он видел перед собой добродушно-усмешливую улыбку Бесхлебнова, слышал его подтрунивающие слова: «Видать, мама тебя здорово в шубы и одеяла кутала…»

Ему захотелось грубо оборвать ненужный разговор, но он призвал все силы, чтобы сдержаться, и спросил:

— Скажи, мама, ты хорошо знаешь семью Бражинских? Отец Леопольда, кажется, работает в папиной системе?

— Он заведует комиссионным магазином… А что?

— Да так… — Максим решил быть откровенным. — Сегодня я поссорился с Леопольдом… Ударил его…

— Да за что же? Где это было? — всплеснув руками, испуганно спросила Валентина Марковна.

Максим хрипло засмеялся:

— Здорово я его трахнул. Теперь он, может быть, даже подаст на меня в суд…

Валентина Марковна грузно встала с постели, пошарив рукой, щелкнула выключателем. Слепящий свет вырвался из-под шелкового абажура. Максим зажмурился. Когда он открыл глаза, то увидел: мать стояла горбясь, опираясь на спинку кровати, с недоумением и страхом смотрела на него.

— Максик, зачем ты это сделал? Сыночек… зачем, а? — Голос ее срывался.

— Я не мог иначе, мама. Он меня оскорбил. Я его прямо в морду…

— Какой ужас! Ты дрался?..

— Я не мог удержаться… Это же прохвост… сволочь… негодяй…

Валентина Марковна продолжала вздыхать:

— У отца будут из-за этого неприятности. У него с Бражинским давние запутанные отношения по службе. Герман Августович всюду жалуется, что отец притесняет его. А теперь еще это.

Максим усмехнулся:

— Ну, кажется, я придал ясность этим отношениям.

Валентина Марковна сказала устало:

— Ах, Макс, какой ты стал дерзкий. Я не узнаю тебя.

— Ты сама виновата в этом, мама! — раздраженно перебил Максим. — Ты изрядно, потрудилась, чтобы сбить меня с толку своим беспринципным отношением к плохому в жизни. Ты заботилась лишь о том, чтобы оберегать меня от всего на свете. У тебя свои понятия о хорошем и дурном, и эти понятия ты все еще стараешься навязать мне, мама. А ведь я не маленький, не ученик седьмого класса. Пять лет я был студентом, а теперь инженер, взрослый человек. У меня свой ум, своя воля… Я сам хочу решать, как мне жить, кого любить, кого ненавидеть, и даже, когда нужно наказать подлеца и защитить свою честь, то дать ему по морде… А ты хочешь, чтобы я оставался ребенком, этаким паинькой-мальчиком. Ты всегда была против папы, когда он строго, но справедливо обходился со мной. Ты как бы прятала меня от света, а я уже давно видел свет. Ты вот хлопочешь, чтобы оставить меня в Москве. Конечно, это соблазнительно…. Но позволь мне самому решить вопрос — ехать мне или остаться. Не веди меня на поводке…