Беспокойные сердца - [33]

— Так ведь в этом-то суть творчества… — начала было Рита, но осеклась. По выражению лица Зины нетрудно было увидеть, что отвечает она только из вежливости, а интересует ее больше всего, хорошо ли подкрахмалены рубашки и все ли пуговицы целы на наволочках.

В глубине души у Риты шевельнулась досада, она хотела встать, но лень было двигаться. Рита осталась сидеть, закурив новую папироску, и продолжала следить за Зиной. Наблюдать за чужой работой Рита любила; и чем деятельнее был человек, тем сладостнее казалось ей собственное безделье. Не без тайного желания нарушить покой, отражавшийся на детски-прелестном лице Зины, она сказала:

— А все-таки жалко мне тебя, Зиночка. Весь день ты в работе, как белка в колесе. С ума можно сойти. И никакой награды — ни развлечений, ни веселья. Как ты можешь терпеть, не понимаю.

— А что же делать? Олесь-то вон как занят. Выучится вот — Посвободнее станет. Будем тогда гулять.

— Выучится — ты уже ему нехороша станешь. Другую найдет.

— С чего бы это? — подняла Зина удивленные глаза. «Хотя бы с того, что дурочка», — подумала Рита, но вслух ничего не сказала, а Зина продолжала: — Живем, как люди. Я ему все заботы отдаю, обхаживаю. Другой раз полы и то два раза в день мою.

— И зря. Чем больше этих мужчин обхаживаешь, тем больше они нос задирают. Я вот своего не балую.

Что Рита держала Илью Абрамовича в послушании — знал весь дом, не только Зина.

— Олесь не такой, — сказала она неуверенно, считая носовые платки; сбилась, бросила их и спросила: — А разве вы слышали что?

— Да нет, ничего такого, — протянула Рита, довольная возможностью подразнить. — А только что-то слишком часто видят его около приезжей. Так и увивается.

Рита лишь один-единственный раз видела Олеся с Мариной, да и то с ними был Виноградов. Но ее поразило оживление, с каким Олесь разговаривал, веселый смех, какого она никогда не слышала у своего замкнутого, сурового соседа. И Рита продолжала тянуть:

— Конечно, может, ничего там такого и нет. Я просто к примеру. К тому веду, что надо тебе поменьше дома сидеть, на люди показываться нужно. Хоть бы ко мне приходила по вечерам. Там в лото поиграем, в картишки перекинемся, пластинки послушаем. А народ у меня бывает веселый. Ты не смотри, что я старуха — жизнь любить и понимать надо.

— Легко сказать…

— И еще легче сделать. Ты же красивая. Меня б на твоем месте на руках носили. Вон Валька — думаешь, я не заметила, как он на тебя все глаза проглядел?

— Скажете тоже, — пробормотала Зина со смущением. Рита знала, о чем говорила. Брат Риты, Валентин Миронов, настойчиво, хотя и тайно ухаживал за Зиной. Как бы случайные встречи, сказанные на ухо слова, украденные второпях поцелуи волновали и тревожили молодую женщину. Олесь никогда не умел так ласково заговаривать, никогда она не слышала от него таких восхищенных похвал своей внешности, вкусу, никогда в ее отношениях с Олесем не было и намека на что-то запретное, отчего делалось оно только привлекательнее… И хотя у Зины в мыслях не было изменить мужу, но постоянные намеки Риты на чувство Валентина, разговоры об его переживаниях тешили самолюбие и заставляли искать общества этой женщины.

Рита была совсем не похожа на Валентина. Ленивая, полная* рыжая, она еще была красива, но все ее черты уже приобрели расплывчатость. Она много курила, чтобы не полнеть, много бывала на курортах, вечерами, принарядившись, выглядела еще очень привлекательной; но за последние годы лень все больше забирала ее в свои руки, Рита была способна целыми днями валяться на диване с растрепанной книжкой или сидеть у какой-нибудь соседки, бросив детей и все хозяйство на руки домработницы.

Хотя чистюля Зина осуждала соседку заодно с другими женщинами, ей все-таки было лестно приятельское снисходительное отношение к ней жены начальника мужа. Это как-то даже возвышало Зину в собственных глазах. А рассказы о курортных романах, об иной жизни — легкой и заманчивой, как в кино, будили беспокойство, острее делали ощущение пустоты, которую не заполняла домашняя работа.

— А правда, Валька у нас красивый уродился? — продолжала Рита. — Когда вы вместе бываете, на вас прямо люди оглядываются, честное слово. Эх, дурачки, поспешили оба головы себе закрутить!

— Не пойму, к чему вы это говорите? — сказала Зина, отвернувшись к комоду.

— Не поймешь, потому что молода еще. А старой будешь — уже и понимать не к чему. Ну, ладно, штопай носки мужнины, а я пойду, — сказала Рита и встала. — Может, все-таки придешь вечером пластинки послушать? Мне такие вещицы принесли!

На пороге она столкнулась с Терновым. Тот суховато поздоровался с ней и спросил о здоровье Ильи Абрамовича.

— Спасибо, уже лучше. Скоро выписывается на работу.

— Пусть не торопится. Сердце — такая штука, что его беречь надо.

— Что вы, мужчины, понимаете в сердцах? — по привычке кокетливо стрельнула Рита глазами и вышла.

— Что она к тебе повадилась? — недовольно сказал Олесь и открыл шкаф, чтобы поставить принесенные книги.

— Уж и зайти нельзя. Да она по делу была. А ты что, опять книг купил? — взглянув на переплеты трех толстых томов, Зина недовольно воскликнула: — Сто пятьдесят рублей? На что тебе какой-то Стасов дался?