Беспокойные - [5]

Чем хуже он себя чувствует, тем скорее она вернется. Деминь решил не есть целый день, это оказалось несложно. Вивиан и Леона часто не было дома, а на ужин оставались лишь пачка картофельных чипсов да чашка рамена быстрого приготовления. Четыре раза в неделю — пицца из продуктового. Теперь-то уж мама вернется домой. Он засыпал в школе, чувствуя слабость от голода. Мама сводит его в ресторан и угостит энчиладой, и он только радовался, что похудел, потому что теперь ей не придется покупать ему новую одежду. Она не вернулась.

Если он получит пятерку по геометрии, она вернется. На контрольной он получил четверку с минусом, на следующей поднял планку — четверка с плюсом. Она не вернулась. Вивиан была права. Она уехала во Флориду и бросила его.

2

Десять лет спустя Дэниэл Уилкинсон стоял в углу, надеясь, что никто не посмотрит на его ноги. На нем были утепленные трекинговые ботинки с полосками зеленого цвета — необходимая защита от зимы на севере штата, но в городе — оскорбление эстетических вкусов. С гортексовой курткой, шерстяной шапкой и пухлыми перчатками, лежащими в гримерке вместе с гитарой — сливочным «Стратом», который он прикупил на «Крейгслисте», его джинсы и черная футболка не казались откровенно пригородными, но на ногах у остальных парней были снежно-белые кроссовки или темные кожаные туфли, и в нем проснулся старый страх, что его заметят, разоблачат, выгонят. Ты фальшивка. Как тебя зовут по-настоящему? Откуда ты на самом деле?

Он зарылся руками в карманы и потер ткань между большими и указательными пальцами. Как вообще шьют внутри карманов? Он представил себе целый цех швейных машин, женщин, подводящих деним под прыгающие иглы, и вспомнил мать.

Концерт проходил в лофте последнего оставшегося промышленного квартала на Нижнем Манхэттене. Вдоль одной стены шли окна, обрамленные февральской изморозью; ноги липли к бетонному полу из-за пролитых напитков. Ближе к сцене, где выступали группы, было жарко, как в июле. Нынешний состав — мат-рокеры, у которых весь сет казался длинной получасовой песней, сплошь темно-серые цвета и хилые углы. Виски солиста были выбриты, зато на макушке волосы торчали, как пригоршня лакричных палочек. Группа напомнила Дэниэлу, как он целыми днями угашивался в общаге Потсдамского отделения Университета Нью-Йорка — SUNY — и крутил одну и ту же песню на повторе, пока ноты не расслаивались и не распускались.

Слава богу, он больше не в Потсдаме. Он пил водку из пластикового стаканчика, чувствовал, как по животу разливается тепло, стачивая нервы, пока музыка не пропитала с головы до пят. Когда на сцену выйдут они с Роландом, публика будет в шоке. Дэниэл вспомнил момент, когда чувак по имени Нейт говорил про Вика Сирро, а он ляпнул: «А, это ты про парня с синим рюкзаком?» Нейт скривился так, будто увидел у него пятно на штанах.

«А, это ты про парня с синим рюкзаком?». Дэниэл мысленно отвесил себе пинка. Нейт был настолько высоким и тощим, что преждевременно отрастил горб, а из-за вытянутого сухощавого лица казался родственником жирафа, но даже он считал Дэниэла лузером. После сегодняшнего дня никто не отвернется от него посреди разговора и не будет смотреть сквозь него так, будто он невидимый. Группа будет играть при солд-аутах, обозреваться в музыкальных блогах, с его фоткой на самом видном месте. Роланд всем рассказывал, что новый проект пока лучший — воссоединение с первым соавтором, с безумной гитарой Дэниэла. Из-за этих разговоров Дэниэл нервничал, словно они искушали судьбу. Всю неделю он ждал, что кто-нибудь пошлет Роланда и скажет не выпендриваться. Но здесь ради Роланда собралось ползала, и Дэниэл изо всех сил пытался впитать возбуждение толпы.

Он налил себе водки, опрокинул стакан, еще налил. Вылез на крышу — город раскинулся широко, словно подношение Дэниэлу, хотя он ни за что бы не признался вслух перед остальными, что его впечатляет вид. На севере всюду лежал снег — сезон глубокой комы. Но в городе выпало мало, на крыше горели лампы-обогреватели, а далекие мосты освещались, как на рентгеновском снимке. Доносилась долбящая инструменталка. Золотыми и зелеными лампочками как в замедленной съемке освещались руки и ноги, танцующие казались зверями, выслеживающими добычу. Были девчонки с геометрическими татуировками на внутренней стороне рук, с волосами, заплетенными как змеи, с глазами, будто подведенными фломастерами. Какая-то из девиц тоже сегодня выступала — жуткие завывания и грохочущие клавишные, скрипка, терменвокс[1], мелодика — один инструмент страшнее другого. Дэниэл взглянул на свои ботинки и двинулся в гущу танцев, где музыка казалась подводным сном.

За годы до того, как понаехавшие осмелились показать нос из своих пригородов, Дэниэл был городским пацаном, к четвертому классу наизусть выучившим карту метро, но по-прежнему чувствовал себя чужаком. После Риджборо Дэниэл потерял уверенность, в отличие от Роланда, который задавал курс вечеринки, просто появившись на ней. Когда Роланд спрашивал, кто хочет в «Тако Белл», — что вызвало бы молчание или даже насмешки, предложи это кто-то другой, — все говорили «конечно, норм, идем». Если Роланд объявлял концерт унылым, все соглашались свалить. Дэниэл же был гибким — как все и никто, приемник настроений, осторожный наблюдатель. Он следил за чужими реакциями, прежде чем определялся со своей. Дэниэл мог быть прикольным, или серьезным, или каким требовала стратегия. Он мог быть каким угодно. Иногда это выходило ему боком.