Беспокойные - [4]

— Это мама? Можно с ней поговорить?

— Это ее подруга Диди. — Леон стискивал телефон в руке так, будто выжимал мокрое полотенце.

— А где мама? Мы едем во Флориду?

— Она уехала на несколько дней. В гости к друзьям.

— Каким друзьям?

— Ты их не знаешь.

— Где они живут?

— Уже поздно. Ложись спать.

На кровати сидел Майкл.

— Где твоя мама? — Без очков он казался старше, каким-то худым, его глаза — широкими и рассеянными.

— Леон сказал, что ее не будет несколько дней. — Залезая под одеяло, Деминь не мог избавиться от дурного предчувствия.

Прошла неделя, и за это время он только один раз ходил в школу. Когда мать с Леоном уезжали с ночевкой в Атлантик-Сити, она звонила и напоминала ему лечь вовремя. Теперь Деминь сидел до ночи, ел M&M’s на завтрак, прогуливал занятия с другом Хунгом, у которого месяц назад умер отец. Однажды они так долго смотрели DVD в квартире Хунга на Валентин-авеню, что заснули и проснулись. Потом опять засыпали, включая звук громче, пока автомобильные погони и перестрелки не заглушили холодный ужас, мечущийся внутри Деминя. Где мама? У нее не было никаких друзей. Теперь некому врать про то, за что его оставили после школы, некому его отчитывать и напоминать о том, что в жизни должен быть план. Вивиан не проверяла домашнюю работу; Майкл свою всегда делал сам.

И снова суббота. Тюбик с кремом для рук лежал в ванной в шкафчике рядом с ее зубной щеткой. В щетине пряталась зеленая крошка — кусочек овоща с коренных зубов. Деминь открыл крем, выдавил каплю. В нос ударил знакомый аромат, антисептический и цветочный, и он полоскал руки с мылом и c горячей водой, пока запах не пропал. Он нашел один ее носок в изножье кровати, а второй — на другой стороне комнаты, у комода, и скомкал их в шарик, как ей нравилось. Сидел в углу спальни с коробкой маминых вещей. Синие джинсы; пластмассовая кошка — украшение для антенны мобильника, всё еще в упаковке; желтый свитер, который она ни разу не надевала, с точками твердых катышков на рукавах. Синяя пуговица, твердая и круглая, которую он сунул в карман.

Ее кроссовки, зубная щетка, фиолетовая кружка со сколом, из которой она пила чай, — всё еще в квартире; но не ее ключи, кошелек или сумочка. Деминь открыл шкаф. Куртки, зимней шапки и сапог не было — их она надела на работу в тот четверг, но остальная одежда на месте. Он закрыл дверцу. Она не собрала вещи. Может, мама стала жертвой преступления, как в сериале CSI, а может, умерла.

Майкл пил из фиолетовой кружки воду, и Деминю хотелось выбить ее из рук друга. Он не желал, чтобы мама умирала, никогда-никогда, но это в каком-то извращенном смысле казалось лучше того, что она ушла от него, не попрощавшись. Последнее, что он сказал матери, — «Когда переезжаем?». Если бы его не оставили после уроков, если бы он ушел из школы в обычное время, если бы не спорил из-за Флориды, если бы вмешался в ссору с Леоном, она бы всё еще была здесь. Как детектив, изучающий одни и те же пять секунд с камеры видеонаблюдения, он пересматривал в голове прошлую среду, когда они вместе шли домой из школы. Снова и снова Деминь с мамой переходили Фордем-роуд, ждали на светофоре, поскальзывались на льду, обнимались под привычным присмотром миссис Джонсон. Он делал наезды, прокручивал в замедленном действии подъем по Юниверсити, потом отматывал назад, и они спускались задом наперед, проносились в обратную сторону машины и автобусы. Деминь разбирал слова матери, искал намеки, почти так же, как учителя английского заставляли читать стихи и двадцать минут рассуждали об одном предложении, о смысле, спрятанном в нем. Деминь разбирал смысл ее рассказов о своей жизни. Смысл Флориды. Смысл того, что она не вернулась домой.

Он услышал поворот ключа в двери и надеялся, это она, войдет и скажет: «Что, думал, я тебя бросила? За кого ты меня принимаешь, малыш, за героиню из “Возвращения домой”?» Они смотрели по телевизору фильм, где мама бросила детей в торговом центре и не вернулась. Тогда его больше заворожил сам торговый центр, его просторная пригородная пустота. Если мать вернется домой, Деминь не будет играть с едой или говорить по-английски так быстро, ей больше не придется переспрашивать. Он будет делать домашнюю работу, мыть посуду, поддастся ей в «Кротобое». Пусть она надерет сыну задницу так же, как прошлым летом на церковном карнавале в Бельмонте, когда Майкла стошнило сладкой ватой после карусели «Осьминог».

Но пришла не мама, а Вивиан, стряхивающая грязь с туфлей. Деминь подбежал к ней и закричал:

— Ты должна ее найти, она в беде!

Вивиан, с лицом круглым и широким, как у Леона, обняла его за плечи.

— Она не в беде.

Вивиан была теплой и знакомой, но неправильной мамой, и вместо лака для ногтей и крема для рук от нее пахло потом и чистящим средством с лимоном.

— Мама во Флориде?

Вивиан прикусила губу.

— Мы не знаем точно. Пытаемся узнать. Уверена, с Полли все в порядке.

Таял снег, на деревьях распускались розовые почки. Однажды вечером Леон и Вивиан сидели на диване и разговаривали, но, когда вошел Деминь, тут же замолчали и переглянулись. На той неделе Деминь и Майкл убрали зимние куртки и достали футболки. Деминь увидел в шкафу мамину весеннюю куртку, которую та называла рождественской, ассоциируя зеленый с цветом сосновых игл, — и быстро отвернулся. Он извинился перед Трэвисом Бхопой, надеясь, что этим все исправит, что, пожертвовав своей гордостью, обеспечит безопасность матери. «Ты что, псих?» — спросил Хунг, а у Майкла был такой вид, словно Деминь подставил подножку ему. Трэвис буркнул: «Мне пофиг». Мать не вернулась.