Беспокойные - [17]

— Я здесь надолго? — спросил он.

— На какое-то время, — ответил мужчина.

Деминя обильно кормили овощами и тушеной говядиной. Он спросил: «Можно ли позвонить Майклу?» — и ему сказали, что не сейчас, потом. Включили кондиционер и не мешали смотреть телевизор или спать.

Шли дни. Деминь потерял счет времени. Он спал на диване и смотрел телевизор. Днем, пребывая в одиночестве, он бродил по маленьким комнаткам, открывал пустые ящики и шкафы, ел макароны, которые разогревал в микроволновке. Спальня пары оставалась запертой. Телефона не было. Ему хотелось выйти на улицу, но входная дверь была заперта.

Однажды утром, когда зазвонили в дверь, пришли не Вивиан с Майклом, а белые мужчина и женщина, которые говорили с китаянкой по-английски. Белая женщина первая назвала Деминя по имени: «Ди-иминь, Ди-иминь». Она растягивала слоги так, что слово было неузнаваемым. Китаянка сказала «Деминь», и он сел, всё еще спросонья. Белая женщина попробовала еще раз — теперь лучше.

Они подошли на цыпочках. «Здравствуй, Деминь», — у мужчины голос был пронзительным, чуть гнусавым. Волосы вяло лежали светло-желтыми прядями, а глаза были размытого голубого цвета, окруженные морщинами. У белой женщины волосы были короткие, светлые, местами каштановые. Щеки — бледно-розовые.

— Здравствуй, Деминь, — сказала она. Взрослые сели по бокам от него. Его ладоней коснулись руки женщины. К его ногам прижались ноги мужчины. Раньше так близко к белым Деминь сидел только в метро.

— Кто это? — спросил он у китаянки на мандаринском.

— Это твои новые родители, — ответила она на английском. — Питер и Кэй Уилкинсон.

Деминь вскочил. Питер и Кэй были высокими, но он — быстрым. Он уже пробежал половину лестницы, когда почувствовал на себе руки.

— Стой, Деминь, — сказала китаянка. — Американцы о тебе хорошо позаботятся. У них большой дом и много денег.

— У меня уже есть семья.

— Твоей прошлой семьи больше нет. Это твоя новая семья. Расслабься. Всё будет хорошо.

Уилкинсоны присели на ступеньках.

— Деминь, — сказала Кэй. — Мы о тебе позаботимся. Всё будет хорошо, — Она обняла его. От ее рубашки пахло стиральным порошком. Матери не было уже полгода, а теперь и Леон с Вивиан исчезли. Он никому не нужен.

Деминь прислонился к Кэй, и она пригладила его волосы.

— Ну вот, — сказала она с триумфом и рассмеялась — радостно, словно на солнце развернули флаг. — Все будет хорошо.

Деминь вышел из дома с Уилкинсонами. По дороге на север он уснул и пропустил момент, когда город остался позади, проснулся в машине уже перед большим белым домом с загибающейся верандой, нависающими деревьями. В городе стоял очередной августовский день, как в парилке, когда хочется умереть, но здесь, в тени, было прохладно.

Питер заглушил двигатель.

— Добро пожаловать.

4

Спустя неделю, в двуспальной кровати под одеялом из красной фланели, Деминь Гуо проснулся с крошками диалекта на языке, пятнами и кляксами растворяющихся слогов, унесенных морем существительных и глаголов. Один язык разжижал другой. Нью-Йорк уже предоставил ему арсенал новых слов. Там он истекал английскими гласными и видел, как при этом улыбка спадает с лица матери.

Деминь плотнее завернулся в одеяло — здесь было холодно даже в августе. Белому дощатому дому в Риджборо (штат Нью-Йорк, население — 6 525, в пяти часах на северо-запад от города) исполнилось почти двести лет. Питер назвал его древним. В пять раз больше квартиры в Бронксе, в семь раз больше дома на 3-й улице. Три просторные спальни: одна — для Кэй и Питера, другая — для Деминя, еще одна — для гостей, с пухлой от одеял и подушек кроватью, в которой никто никогда не спал. Две ванные, два этажа, отдельная комната для приема пищи и другая — для учебы и работы на компьютере.

Через огромные окна змейкой проскользнул ветерок. От этого сквозняка не спасали кресла-мешки, лежавшие впритык к щели под дверями.

Я — Дэниэл Уилкинсон.

Его передернуло. Раньше он не спал один и никогда не жил в собственной комнате — таком обширном пустом пространстве.

Деминь услышал свист. В двери стоял Питер, руки в боки. Он любил немузыкально свистеть.

— Доброе утро, Дэниэл.

Он осознал только спустя секунду, что обращаются именно к нему. Когда начнется школа, говорили взрослые, с американским именем будет проще, хотя оно и неофициальное. В свидетельстве о рождении, объясняла Кэй, по-прежнему написано «Деминь Гуо».

— Пора вставать. Мы собираемся в церковь через полтора часа.

Снизу пахнуло вкусным: яйца и сосиска в соленой подливке. В животе у Деминя заурчало.

В первые дни он никак не называл их, обходился без слов «Кэй» и «Питер» или «мама» и «папа». Когда Кэй наклонялась, чтобы обнять, Деминь потихоньку вырывался. Слишком тугая хватка, и пахло от Уилкинсонов сыром и цветами, горько и приторно-сладко. Иногда Деминь покорно терпел. «Мы рады, что ты с нами, Дэниэл», — говорила Кэй на английском, а потом произносила бесформенные подобия слов на мандаринском. Она выучила несколько китайских фраз, ходила на курсы мандаринского и купила китайско-английский словарь. Интонации Кэй всегда были невпопад, так что Деминь не понимал ни слова.

— Я не знаю, кто вы, — отвечал он ей на фучжоуском.