Бесплатное порно - [18]

Ребятам предлагал:

— Взгляните

На мой фурункул: будь здоров!

— Ого! — таращил зенки Витя,

— Силён! — боялся Комаров.)

Но злых годин унынье это

Отходит пусть как длинный сон.

Сердца надеждой отогреты,

Сердца = пылающий пистон!

И говорливый дух сомнений,

И ложь предвзятого ума,

И голод рифм, и дрожь коленей,

И наркотический дурман,

И ноги девушки глазастой,

Что теребила проводок,

И перекушенное завтра,

И спелых ягодиц медок;

Как вечно натирал мозоли,

Как мог едва идти ровней;

Картофель, вялый тормоз Оли,

Гнилой кирпич и визг саней.

И рубанёт под сердце мыслью:

— А я ль не мальчик с топором?

И на окне ботва прокиснет,

И пошевелится паром…

Ну что, доволен? Всех имея,

Ты заработал простатит.

Теперь — чем реже, тем хмельнее.

А реже — что ж — «господь простит».

Но не простит коса слепая,

Что подсечёт как колосок.

Остерегись, в огонь ступая:

Отравлен дыни этой сок.

Раскрой очей кривые окна,

Сожми кулак до хруста чтоб.

(Мошонка удивлённо взмокла:

— Где ж взять циркониевый гроб?)

И сыто квакал сноб-кишечник:

— Вы предаёте идеал!

Вы ссыте в очи нам, овечкам,

Вы — негодяй и либерал!

А совесть трепетно вздыхала:

— Еще недавно мальчик цвёл!

Сдавал на днях анализ кала…

Сестрёнку на аборт привёл.

Лишил бродягу литра водки,

Зашил козлиную дыру,

Сплясал фламенко на пилотке,

Сыграл в «трилистник» и «буру»,

Забил ногами трансвестита,

Забылся пьяный под столом…

— Пущай живёт! — вмешался бритый

Под ноль усталый костолом.

И мы живём, вздымая знамя

Своих непонятых надежд.

И раздуваем искру в пламя,

Открыв пассатам мозга брешь.

И веселимся на распутье,

Стаканом водочным стуча;

И бьём хрусталь кристальной сути,

Муку сдувая с калача,

Но затыкаемся невольно,

Когда из сумрачных глубин

Нам говорят сатрапы: «вольно!» —

И вон выходят как один.

Разведка боем

В одну из ночей Руслан, вернувшийся в город, выследил отца на трамвайной остановке.

Икая от оборовшего вдруг озноба, тихо произнёс:

— Куда изволим ехать, уважаемый?

Отец, не поворачиваясь, пырнул его ножом в бок — напрыгнул — ещё, ещё, ещё — и отпихнул коленом.

— Теперь ты мне не нужен, костлявый, — тяжело дыша, проорал Отец, сплёвывая, — я нанял в учреждение толкового менеджера с MBA-ем, и он мне организовал всё как надо. Я теперь — Верховный Учитель, — и учу детишек уму-разуму. Чтобы не попадались на удочку таких распиздяев как ты, Баттерфляй! Такие, как ты, зовутся слабым звеном: от них принято избавляться. Не даром говорят: где тонко, там и рвётся… так вот, костлявый: у тебя везде было тонко. Ты был слабым звеном, и Буратино предпочёл от тебя избавиться!

«Это неправда! — подумал в этот самый миг Буратино, — Руслан был моим самым лучшим другом. До тех пор, пока родители насильно не разлучили нас: они боялись, что я выебу Руслана в жопу. Ах.»

Но окончания этих речей Руслан не услышал.

Полковые бляди

Занимаясь сексом с Клавдией, Отец часто вспоминал полковых блядей Антонину Прянишникову и Оксану Брыленко, с которыми близко сошёлся, служа в гарнизоне: обе они очень похоже начинали стонать, во время быстрой копуляции по-собачьи.

Не такова была Наталья.

Отец не мог подобрать к ней аналогов.

С одной стороны, мощной, развитой фигурой напоминала она блядь чертановскую Светку «С волдырём». Но манеры у неё были совершенно особенные: кошачьи какие-то. И еблась она как кошка.

Бляди, часто бывает, ебутся как кошки — но они лишь подражают кошкам.

А Наталья еблась, как кошка, разыгрывающая из себя блядь.

Надо же.

А Буратино, как типичная собака, визжит, когда его натягиваешь.

Удручающая необходимость

Лето прошло незаметно, хотя событий первостепенной важности было хоть отбавляй: оформление документов на покупку здания старого крематория, где решено было разместить интернат; набор персонала из селекционных зомби; несчастный случай на лесопилке, в результате которого деревянный человек лишился правой голени; первые встречи с инвесторами, первые презентации и коммитменты.

Наталья остриглась налысо, оставив, однако, тонкий радужный гребень, и панковала так среди местных стритрейсеров. Машиной свою она расколошматила в дым, а сама едва осталась жива (хорошо, что не пристегнулась, — и её выбросило на насыпь). Некоторое время она пребывала в серьёзной задумчивости (не в последний ли раз смерть прошла стороной?), но затем загуляла с местным художником Дупой: они часто бухали, и передвигались потому на мопедах.

Отец ревновал похотливо: Наталья время от времени навещала и его, и он заставлял рассказывать в подробностях о своих плотских забавах с Дупой.

А уже в сентябре Дупы не стало: во время визита на мясокомбинат он случайно оступился и упал в измельчитель.

Несчастный случай был налицо, но все знали об отце и Натальи, поэтому поползли слухи.

К отцу несколько раз приходили.

— Улик им не найти, так что не паникуй, — говорил он Наталье всякий раз после подобных визитов.

— А я и не паникую, — высокомерно отзывалась та, — не я срала — не мне и говно есть. И тебе, между прочим, он нравился… помнишь, просил меня организовать, чтобы ты подсматривал как Дупа ебёт меня?

— Когда это было? — скривился Отец, почёсываясь, — и, между прочим, будь оно и так: что с того? Что это меняет? Я не могу заставить деревянного человека разжалобиться: ему необходимы человеческие жертвы.