Бесплатное порно - [11]

— Специально что ли?

— Возможно… почему нет? И паренёк, в общем, как говорится, не растерялся. Он показал этим плотникам, кто в доме хозяин. Мало им не показалось, короче. И жизнь возблагодарила их за нерадивость.

— И за недостаток понимания! — согласно кивнул Степан.

Надгробное напутствие

— Ладно: сядем, зарулим, напишем. Но пока ты опьянён этим самым ощущением, ради которого подвергаешь свою жизнь неоправданному риску. Ты презираешь людей, считая себя куда как утончённей… поверь: в это самое время эти люди презирают тебя с тем же чувством.

Ты уже понял, какая смерть тебя ждёт?

Быть предсказателем очень просто, но предсказатель только комментирует то, что и без комментариев ясно.

Огромен твой страх, но как распознать, что означает он?

Вообще отказаться от поездок за город?

Отказаться от уютных вечеров у пустого камина?

Будешь потом вспоминать паренька из страховой компании.

Познакомишься с ним на растяжке.

Узнаешь про суднó, и сосут ли медсёстры хуй.

Разобьёшь судьбы двух женщин, любимых якобы.

Вздрогнешь при внезапном рёве мотоцикла.

Но потом кое-как возьмёшь себя в руки.

Скажешь себе: ну же, смелее: ты сможешь. Если другие могут, ты тем более сможешь: ты же лучше их по всем статьям.

Ты же можешь опровергнуть любого в споре, даже ни черта не смысля в математике.

Потирая искалеченную спортом спину.

Но если уж ты решил быть выше — будь. Если ты действительно выше. — С такой проникновенное речью обратился к себе водитель МАЗа Руслан Баттерфляй.

Его пальцы застыли на ключе зажигания, а затем голубые пропеллеры вновь заработали: хуй-лю-лю хуй-лю-лю хуй люлю

О говноедах

— Зал — это индикатор подлинности. Жизнь любит борзых. Дерзновенных сердцем, о как, — вёл монолог Пантелеймон под свист пропеллеров, — и то ощущение, которое испытывал ты, возвращаясь в последний раз: покинутость, зажатость, нерешительность, оно и говорило правду о цене твоей, как у вас принято выражаться, «в моменте».

В моменте цена у меня на сотку:

2 полтана с двух рук

Не распряжешь, не вскрыв себе глотку

Этот двойной хомут

Не заарканишь удачу между

Двумя сторонами лжи

Я только что слил по биду надежду

Аллё, имя мне покажи

— Ну, опять у тебя безысходность эта… откуда столько пессимизма? — Кузьма снял очки, потёр глаза, — чего ты во всём говно видишь? Надо не говно видеть, а хорошее: понимай ты. Потому что люди инстинктивно желают хорошего. Люди говно не едят, не заставишь…

— Вот тут я с тобой не согласен! — покачал головой Пантелеймон, — едят они говно, ещё как едят. Можно заставить. Элементарно, Ватсон. А можно ли заставить не убивать маньяка? Думаешь, маньяку так этого хочется? Нет. Совсем не хочется. И содрогается он при мысли о содеянном. И мысли о расплате гнетут его. Сколько еще раз они позволят ему это сделать? Нет, пусть этот — будет последним. И ровно через неделю (да меньше: 5 дней едва минуло) — всё по новой.

И огненное Солнце встаёт.

Кто понял жизнь, не спешит

Запрягайте коней, добрые молодцы.

Только как узнать, что означает доброта ваша?

Поскачу с вами: оставаться здесь невмоготу более.

Только смогу ли я скакать так же быстро, как вы?

Кто понял жизнь, не спешит: так вскоре я от вас отстану.

Новые и новые всадники будут обгонять меня: по 100, 160, более двухсот табунов промчатся мимо.

А я буду медленно ковылять вдоль обочины, созерцая их дымящиеся искорёженные останки; вспоминая, как бывал от смерти на волосок.

— Ну, а тот, первый раз, ты наверное, уже забыл?

…

(из записок деревянной куклы)

Не для продажи

— Вон те люди, которые заходили в наш магазин и развеселили меня до упаду! — указал Кузьма на проходящего под руку с Натальей отца (они с Пантелеймоном посасывали пиво в «Будо — баре» и разглядывали прохожих через стекло).

— Та высокая баба с мужиком?

— Ага. Я их чётко запомнил.

— А ну, пошли.

Пантелеймон оставил на стойке смятую бумажку.

— Эй, уважаемые, можно отвлечь вас на минуту?

На улице ветер вздыхал перегаром зимы, закат был близок.

— Мы еще пили с ним ночью виски, и он сказал, что в жизни поменять ничего не возможно, ведь жизнь — это карта, которая выпала тебе: может выпадет туз, а может, шестёрка — что ты тут изменишь… — Наталья резко развернулась, и встала у них на пути.

Отец незаметно вынул из кармана нож и держал в опущенной руке, пряча лезвие.

— А вы когда-нибудь пыряли живого человека ножом? — спросил он подошедших, соблюдая дистанцию.

— Прощу прощения, мы, собственно, вот по какому вопросу… — Пантелеймон откашлялся. — Некоторое время назад вы заходили в наш магазинчик. Там, у пристани. Вот, Кузьма был тогда за прилавком.

Наталья подмигнула Кузьме.

— Я сейчас отчётливо представил себе, что кромсаю человека ножом, и меня чуть не стошнило. — Отец побледнел, потёр лицо свободной рукой.

— Да вы не волнуйтесь так, уважаемый, — Кузьма улыбнулся, дружелюбно поднимая ладони, — мы просто хотели узнать: не могли бы вы нам продать деревянного человека. Или, по крайней мере, дать ещё раз насладиться его перденьем?

— Что он несёт? Ты чего-нибудь понимаешь? — Наталья посмотрела на отца.

— А если эти армяне меня зарежут? — опасливо покосился на неё тот.

— Мы не армяне, — поспешил успокоить его Пантелеймон.