Бесплатное питание на вокзалах - [20]

Творчество. Страдания. Бессонница большую часть года.

Как все осточертело.

Я такой же как этот город. Мы с ним близнецы. Пара ливерных колбасок в общей кишке. Одна судьба на двоих.

Порыв морозного воздуха едва не свалил меня с ног. Я удержался, но лишился шарфа. Ветер сорвал его с моих плеч. Нужно было обмотать шарф вокруг шеи, хотя бы заправить в пальто. Не хватило ни сил, ни разумения. После нескончаемой зимы и трех бесплодных ночей я едва соображал, где нахожусь.

Ладно. Бог с этим шарфом. Двинемся дальше.

[37]

Я направлялся в местную забегаловку. Одну на километры вокруг. Черт меня дернул поселиться в этой дыре.

Что-то задержало у входа. Там была неудобная высокая лестница с обледенелыми ступеньками. Наверно, я хотел набраться сил, прежде чем пуститься в авантюру восхождения.

Перед возвращением к письменному столу я нуждался в чашке крепкого кофе, в наблюдении за редкими посетителями. Может быть, наткнусь на удачного персонажа, который оживил бы мое повествование хотя бы парой оригинальных реплик.

Нужно было взбираться по лестнице.

Сначала правая нога оказывается на первой ступеньке. Очень осторожно — руками цепляюсь за шатающиеся перила. Затем левая подтягивается туда же. Фиксируется положение, нужно устоять на скользкой поверхности, не упасть. Только за тем, чтобы начать все сначала.

Снова поднять правую ногу, занести над второй ступенькой, встать. Аккуратно подтянуться на перилах. Переставить левую ногу, устоять, не слететь кубарем обратно.

И опять все сначала.

Третья ступенька, четвертая, пятая, шестая.

После шестой короткий перерыв. Нужно восстановить дыхание, силы, душевный покой. Осмотреться. Пересчитать, сколько осталось ступенек. Еще двенадцать.

Продолжаем.

Седьмая, восьмая, девятая. Что-то я разогнался. Десятую ступеньку я преодолеваю почти сразу после девятой, забывая зафиксировать тело в устойчивом положении. Дурной знак. Добром это не кончится. Сколько раз повторял себе, но так и не сделал нужных выводов.

Правая нога ступает на одиннадцатую ступеньку. Я резко подтягиваюсь на перилах, толкаюсь левой, правая скользит по поверхности, ослабшие руки не могут удержать меня, как и ожидалось, я лечу кубарем вниз.

Лучше бы я упал со второй ступеньки. Одиннадцатая — это перебор. Высота три с половиной метра. Я не разбиваюсь только благодаря своему везению.

Оказавшись у подножия лестницы, я медленно поднимаюсь на ноги. Стряхиваю с пальто грязный снег. Восстанавливаю дыхание. Привожу в порядок одежду. Хорошо, что больше нет шарфа: меньше работы.

Затем я хочу продолжить свое восхождение.

[37]

Вернее, пока только думаю, что хочу продолжить свое восхождение.

Мой взгляд привлек возвращающийся со смены рабочий. Как и от меня, от него несло усталостью, на лице застыла гримаса бессмысленности.

Рабочий посмотрел на меня, перекладывая сумку с инструментами на другое плечо. У него блеклые, выпотрошенные, холодные глаза.

Этот рабочий, он уже не мог терпеть, не мог больше скрываться за пустотой обескровленного существования. Суетливостью.

Мы поняли друг друга с одного взгляда.

Я подмигнул ему.

Рабочий не выдержал, и перед тем, как я продолжил восхождение, перед моим исчезновением в забегаловке, в которой я бывал каждое утро, в которой не осталось ни свежести, ни вдохновения, которая не способна даже прорвать гнойник меланхолии, пробудить интерес к жизни, после которой нельзя было написать ни строчки, так она изматывала своей обыденностью, так вот, этот рабочий будто угадал мои мысли, как угадывает мысли ребенка мать перед абортом, рабочий раскусил меня и плюнул в проходящего мимо мальчика.

Вязкая, похожая на сперму, слюна сползла с брови ребенка, повиснув крупной каплей у его рта. Он не заплакал только от неожиданности.

Я все еще стоял у лестницы, когда официантка высунулась из приоткрытой двери и выкрикнула пару ругательств. Ей тоже поперек горла все это было. Особенно морозный ветер, который продул ее насквозь, лишив способности к деторождению.

Рабочий ухмылялся. Плевок немного развлек его.

Мать отвесила ребенку затрещину, чтобы тот не расплакался прямо здесь, на улице, на глазах у людей. Вытерла ему лицо обрывком газеты, которую читала. Растворившаяся в слюне краска осталась на щеке испуганного мальчика.

Наконец-то.

Рабочий и мать с сыном разошлись в разные стороны.

Я остался один. Измученный нелепой сценой, замерзший на сквозняке перед входом в забегаловку.

Я все-таки смог подняться по лестнице и зайти в кафе с вывеской "Бутербродная". Где озлобленная, уставшая официантка прохрипела, чтоб я убирался и никогда больше не приходил сюда, потому что их тошнит от одного моего вида.

[37]

Если вы хотите знать, как я отреагировал на слова официантки, я скажу как. Мне было плевать на них. Каждое посещение, а я всегда посещал это заведение утром, начиналось с ругательств персонала. Меня это уже не трогало.

Я заказал чашку кофе и блин с желудями и грибами, обернутыми целлофаном. Но больше всего в тот момент мне хотелось не кофе и не блин, больше всего мне хотелось сходить в туалет.

Я отошел от стойки. Это убогое кафе не имело столов со стульями. К счастью, народа было не так много, как обычно, так что я без лишней толкотни прошел в туалет. Можно было сделать все посредством стоков в полу, но я предпочел уединение.