Беспаспортных бродяг просят на казнь - [5]

Я рад за них за всех, за их оптимизм, за их глубокое понимание искусства, но, очевидно, придется сознаться, что я, к сожалению, неисправимый консерватор. Я не могу затаив дыхание с восторгом взирать на произведения натурально-сантехнической тематики. Мне почему-то не хочется так активно прорываться вперед, мне больше хочется остановиться где-нибудь в районе абстракционизма и сюрреализма, спуститься на моем эскалаторе памяти немножко назад, как говорится, поближе к светлому прошлому. Давай вернемся, дорогой читатель, к реальности, на нашу 95-ю дорогу к тому времени, когда еще работала радиостанция Фрэнка Синатры, когда люди не сидели по вечерам, уткнувшись покрасневшими глазами в огромные плазменные экраны, когда ездить было все-таки не так опасно, потому что телефон служил только для переговоров, а не был одновременно фотоаппаратом, почтальоном, компьютером и вообще Б-г знает чем. Эскалатор медленно везет нас вниз. Где бы сделать остановку? Я смотрю по сторонам…

ЭКСПОЗИЦИЯ В «FORWARD»

– Что ты вертишь головой? – спрашивает Леночка. – Смотри на дорогу! Be careful! (Будь осторожен!) Скоро въезд в центр города.

Звучит Фрэнк Синатра, все еще заманчиво обещающий нам, что если у нас получалось там, то получится и везде, стало быть и здесь в Филадельфии («I gonna make it anywhere»). Ради этого мы и едем по 95-й дороге.

Я привык ездить по ней днем. Это широкий, многополосный, всегда загруженный highway, пересекающий чуть ли не половину Америки. Сейчас приходится ехать поздно вечером. Машин мало, и я позволяю себе отвлечься. А вот и долгожданные указатели. Правый ряд, правый поворот «Сenter City, City Hаll». Это нам. Мы едем в самый большой книжный магазин «Forward».

На днях мне позвонили и предложили устроить персональную выставку в этом магазине. Беседовала с нами некая миссис Бани – менеджер по пиару. Разговор был необычным. Я привык, что в Америке договариваются насчет выставок долго и нудно не менее чем за три месяца, смотрят слайды работ, отбирают. Не любят, чтобы было слишком грустно: «Что вы все Бабий Яр да Холокост, а повеселее у вас ничего нет? Нет, конечно, я все понимаю. Я, между прочим, тоже еврей, но у нас народ, знаете, любит чтобы было повеселее. А что тут unusual? У нас народ любит unusual (необычное)». Потом заключают договор, в котором оговаривается insurance картин (страховка), даты выставки и встречи с благодарными посетителями, которым в свою очередь нужно обьяснять, что тут unusual, и сколько эта картина будет стоить через десять лет. В нем же указывается, в каком помещении и на какой стене будет висеть картина, и даже процент стоимости (притом немалый – галереи дерут 50 % и более) от продажи картин, идущий хозяину галереи. И когда бумага подписана, можно неспеша заниматься окантовкой картин.

В данном случае разговор принял совсем другой оборот.

– How’re yоu doing, Mr. Shteynberg? Это миссис Бани из «Forward». Вы знаете bookstore «Forward»? Конечно, конечно. Кто его не знает? Считайте, что вам очень повезло. Мне порекомендовали устроить вашу выставку в нашем магазине. Сколько картин вы можете предложить?

– Все зависит от вашего помещения. Могу и 10, могу и 60.

– Не разгоняйтесь. Помещений мы вам не дадим, – они для книг, мы вам дадим стены. Я думаю, что двадцать картин будет достаточно. Сегодня пятница. Если вы завтра привезете картины и развесите, я думаю, что в воскресенье мы устроим вернисаж.

– Так быстро? А как же договор?

– Все на месте. Только приезжайте в восемь сорок p. m. (то-есть вечера).

– Почему так поздно?

– Мы же хоть и самый большой, но магазин, и мы не можем сворачивать торговлю из-за вашей выставки. В девять мы закрываемся, и вы можете развешивать картины, сколько вам будет угодно. Берите с собой инструменты, так как помощников для вас у меня нет.

Мы с супругой кое-как загрузили двадцать картин в наш Buick Cеntury, прихватили молотки, гвозди, отвертки, шурупы, стандартные крючки, витую проволоку (в американских галереях не разрешают подвешивать картины на веревках) и отправились в это ночное путешествие по 95-й дороге.

Сейчас мы уже покинули highway и направлялись к центру. Мы остановились возле скверика, чтобы проверить, что с картинами все в порядке, что все стекла на них уцелели после тряски на выезде к highway. В скверике царило оживление. В это время подъехало несколько VEN-ов из ресторанов. После закрытия таких заведений, как правило, оставшиеся блюда не выбрасывают, а привозят к этому месту и раздают homelesses (бездомным). Не каждый день им приходится вкушать изысканные блюда итальянской, китайской и французской кухни. Они даже не то что не слышали таких названий, но и выговорить их бы не смогли: всякие стью-стейк, карбонат по-фламандски, турнедо, брандеда, спаржа а ля фонтенель, фрикасе, или же из азиатских меню: дим-сам, чой-сум, креветки кунь-по, сукияки и, конечно же, суши.

Поэтому homelesses оттащили в сторону свои тележки с вонючим скарбом и чинно выстроились в очередь как организованные граждане. Каждому вручались блюда на бумажных тарелках и бутылки содовой. Они располагались тут же на низком парапете ограждающем скверик. Некоторые из них уже доставали спиртное, тщательно завернутое в бумажные кульки. Закон нужно уважать – носить в открытую бутылки со спиртным, а тем более пить из них на улице, запрещено. В кульках – можно. Некоторые уже были в крайне веселом состоянии. Один из них откровенно мочился на ящик для писем. Его подруга, крайне недовольная его неджентльментским поступком, громогласно отчитывала его всякими словами, из которых самым приличным было слово shit.